Наступил момент относительного спокойствия. Только потрескивание пламени и гром вторичных детонаций разносились над полем битвы угасающим эхом проигранной войны. Кхи’дем осмотрелся. Он был последним живым легионером. Но «Громовой ястреб» и танк не взорвались. Возможно, там еще остались выжившие. Кхи’дем заковылял к обломкам. Он был уже на полпути, когда огненный шар все-таки вспыхнул, сбив его с ног и отняв у него последних братьев.
Мадаил вышагивал по полю боя, купаясь в сиянии своей славной работы.
— Хороший танец, — произнес он припеваючи. В его голосе звучала мелодия истерзанных мечтаний, положенная на мотив задушенной надежды. — Что, и это все?
Поднимаясь снова, Кхи’дем даже не думал, что демон может обращаться к нему. В этот момент Мадаил не обращал на него внимания. Но воин заметил, что чудовище говорит на готике. В разворачивающемся кошмаре чувствовалось что-то целенаправленное, личное, словно все трагедии, постигшие воинов «Веритас феррум», ждали своего часа с самой зари Галактики.
— Аааааа, — протянул Мадаил, облизывая воздух с голодным наслаждением. — Добро пожаловать.
На глазах Кхи’дема из центральной шахты воспарил отряд легионеров с прыжковыми ранцами. Еще на лету они начали стрелять в демона. Тот словно не замечал выстрелов.
— Добро пожаловать, — повторил Мадаил. — Узрите. Узрите великое единение.
Он подошел к краю шахты и, глядя куда-то вдаль, указал в том направлении посохом.
— Слуги игрушечного бога, — воззвал монстр, — смотрите, что вы принесли мне. Узрите, что вы сотворили!
Кхи’дем обернулся, чувствуя, что у него нет иного выбора. Он должен был взглянуть в лицо судьбе, какой бы ужасной она ни была. Сержант знал, что Железные Руки и Гвардейцы Ворона тоже смотрят.
На востоке словно началось землетрясение. С оглушительным рокочущим треском что-то поднималось. Оно злобно сияло глубоким оранжевым светом пылающей крови, пронизанным багровыми прожилками. Завихрения энергии, словно солнечные протуберанцы, полыхали и плясали вокруг объекта. Невозможность увиденного поначалу сбила Кхи’дема с толку. Он не понимал, что оказалось перед ним. А затем гвардеец узнал каменную колонну — аномалию, что стала центром всей борьбы на Пифосе.
Монолит тянулся к небесам, раскрывая свою истинную сущность. Столб был всего лишь наконечником циклопической структуры, которая и вовсе не была колонной. Параллельно главной теперь показались и другие, меньшие колонны. Их основания, выгибаясь навстречу друг другу, сливались воедино. К своему ужасу Кхи’дем увидел титаническую копию посоха Мадаила — символ и оружие. Вековечный монумент, сотворенный не ради празднования, но в ожидании этого самого момента. Настал час апофеоза. Увенчанный лезвиями камень рос, чтобы впиться когтями в небо. Сотня метров, две, три… Все выше и выше. Одна колонна превращалась в целую башню, исполненную такой значительности, что грозила разрушить весь смысл и все смыслы. Она поднималась над зелеными землями Пифоса, и ни одно дерево или холм на сотни километров вокруг не могли даже близко с ней соперничать.
Ощетинившаяся лезвиями башня продолжала расти, и теперь раздался новый звук. К скрежету камня добавились громогласные ритмичные колебания. За сиянием инфернальной энергии монумента Кхи’дем разглядел громоздкие движущиеся тени.
«Холмы», — говорили ему глаза. Холмы, что вздымаются и опускаются в такт могучему ритму.
«Волны», — понял его мозг. Волны в сотни метров высотой. Океан присоединился к темному празднованию, вознося хвалу завершению великого плана. Внемля гибели разумности, он колыхался все сильнее и яростнее — необъятная тьма под серыми небесами, и на его поверхности плясали отблески апокалиптических огней монумента. Кхи’дему привиделись существа, резвящиеся на волнах. Чудовища из глубин ответили на призыв праздновать исполнение судьбы, предначертанной этому миру.
Звуки становились не просто оглушительными — они сливались в симфонию абсолютного безумия, где бесконечный скрежет камня вторил гулким вздохам океана. А где-то внизу занималась еще одна мелодия. Она подступала все ближе с каждым мгновением, с каждым аккордом, с каждой новой смертью. И вскоре останется только она одна. Она поглотит все. Она сокрушит все.
Она станет всем.
Мадаил двинулся к краю шахты. Демон воздел руки, держа свой посох параллельно его же огромной копии. Ослепительное сияние из монумента изгнало свет дня, и чем дольше Кхи’дем смотрел, тем ярче оно пульсировало. Что-то подпитывало башню энергией. Эфемерные нити, словно эктоплазменная эссенция, стекались к ней по воздуху — отголоски далекого насилия, приносящие новые смерти на алтарь погибели.
Час пробил. Башня поднялась в полный рост. Энергия достигла критического уровня. Мадаил заходился в экстазе, любуясь невообразимым зрелищем — жрец, наделенный силами бога.
— Сейчас! — выкрикнул демон приказ и молитву.
Сейчас.
Глава 20
НА ИСХОДЕ ДНЯ. РОГ ИЗОБИЛИЯ. БАРАБАННЫЙ БОЙ
Отвечая на зов демона, из глубин моря и земли раздался звук. Один-единственный удар, настолько сильный и глубокий, что буквально разорвал реальность на куски. Он рябью разошелся от монумента, чтобы охватить весь мир. И в тот же самый момент энергия вырвалась на волю. Она приняла форму направленного ядовитого света, что сорвался с концов чернокаменных клинков. Отдельные лучи соединились в один, направленный вглубь шахты.
Великий удар потряс мир так сильно, что поверг с небес Железных Рук и Гвардию Ворона. Они едва успели подняться из дыры, когда ударил луч. Птерон тяжело упал, но перекатился и в следующее мгновение уже был на ногах. Его боевому брату, Юдексу, и одному из Железных Рук повезло гораздо меньше. Гибельный свет вскользь задел их, но этого оказалось достаточно. В том месте, где луч их коснулся, доспехи и тела исчезли в материальном смысле. Вспышка нереальности охватила воинов. Из ран полезло безумие, обретшее форму когтистых лап, клыков и прокаженных глаз. Двое легионеров погибли еще до того, как с тошнотворным хлюпаньем рухнули на землю. Их трупы пожирали сами себя, пока от них не осталось лишь копошащееся бесформенное месиво из щелкающих щупалец и стонущих, свистящих осколков костей.
Энергия из монумента изливалась в шахту, и Птерон ощутил, как растет ужасающий разлом. И это было не просто искажение в природе вещей. Этот разрыв имел конкретное местоположение, источник — точку в реальности, настолько оскверненную, что в любой момент она могла исторгнуть в мир кошмарную чуму.
Зараза уже распространялась. Пятно ночи парило над демоном, подчиняя себе небо. Щупальца, что выглядели как пар, но двигались с резкостью молнии, протянулись к облачной завесе и изменили ее. Чернота растекалась, словно масло по поверхности воды. День на Пифосе, и прежде бывший всего лишь хмурой издевкой, умер в мучениях.
Нечто хуже самой темной ночи, заволокло небосвод — глубокая, абсолютная чернота. Не просто завеса, закрывшая планету от света разумной Галактики, но вор света. Оно украло небо, похитило звезды. Над Пифосом ничего не осталось — только жуткая пустота. И больше, чем отсутствие всего того, что должно было быть, ужасало чувство неизбежности. Что-то другое заполнит пустоту. Что-то, чего быть не должно.
Со дна шахты долетел новый шум — нарастающая какофония вырвавшегося на волю неимоверного кошмара.
Свет ударил в символ на куполе. Стоя у основания, Аттик не видел, как руна реагирует на контакт, но чувствовал результат. Он слышал, как открывается огромная дверь — дверь из камня, железа и плоти. Он ощущал гнилостную энергию, переполняющую купол. Черный камень пульсировал светом бездны. Разрыв расширялся, и теперь Аттик понял, что самое худшее происходило именно внутри купола.