Кестрель опустилась на колени возле его тела. Его большие руки были холодными, как глина. Слезы покатились по ее щекам и упали на его одежду, капельками собрались на коже.
Арин тихо сказал:
— Его похоронят сегодня вместе с остальными.
— Его нужно сжечь. По нашему обычаю. — Она больше не могла смотреть на тело Беникса, но встать не было сил.
Арин помог ей подняться, осторожно придерживая ее.
— Я прослежу, чтобы все сделали как подобает.
Кестрель заставила себя пройти мимо тел, сваленных в кучи, как щебень. Ей начало казаться, что она все-таки заснула и видит страшный сон.
Она замерла, когда увидела Айрекса. Его губы тоже были лиловыми от яда, но на его боку остались липкие порезы. На шее виднелась последняя, смертельная рана. Даже ослабленный отравой он пытался сражаться.
Слезы снова подступили к горлу.
Арин сжал ее плечо и решительно повел ее дальше.
— Не смей плакать о нем. Если бы он не умер, я бы сам его убил.
Выжившие лежали на полу в бальной зале. Здесь вонь была еще хуже: пахло испражнениями и рвотой. Гэррани ходили между подстилок, на которых положили валорианцев, вытирая лица больных влажными полотенцами, убирая за ними. Здесь они по-прежнему вели себя как рабы. Странно было видеть жалость в их глазах и понимать, что лишь это чувство заставляет их ухаживать за людьми, которых они сами пытались погубить.
Одна гэррани подняла голову, заметила Кестрель и начала что-то спрашивать у Арина. Кестрель не слышала ее слов. Она пошла вперед, торопясь и спотыкаясь, ища среди умирающих лицо с большими карими глазами, курносым носом и маленьким ртом.
Кестрель едва узнала ее. Губы Джесс почти посинели, опухшие веки не открывались. Она по-прежнему была в бальном платье. Воздушное зеленое одеяние смотрелось теперь пугающе неуместно.
— Джесс, — прошептала Кестрель. — Джесс.
Дыхание больной изменилось, потом превратилось в хрип. Лишь это указывало на то, что она в сознании.
Кестрель поискала взглядом Арина. Он стоял у дальней стены и упорно не желал смотреть ей в глаза. Она подошла к нему, схватила его за руку и потянула туда, где лежала Джесс.
— Скажи, что это? — потребовала она. — Какой яд?
— Я не…
— Должно быть, его легко достать, можно найти поблизости. Какое-нибудь растение?
— Кестрель…
— Его нужно было собрать заранее, высушить и стереть в порошок. Бесцветное, чтобы его можно было смешать с белым вином. — Кестрель перебрала в уме все, что Энай рассказывала ей о местных растениях. — Сименика? Нет, у нее не такое быстрое действие…
— Ночной локон.
— Я не знаю, что это.
— Корнеплод. Его собирают по весне, сушат на солнце и растирают в порошок.
— Значит, есть противоядие, — воскликнула Кестрель, хотя из слов Арина нельзя было сделать подобного вывода.
Он помедлил.
— Нет.
— Должно быть! Гэррани — лучшие лекари в мире. Не может быть, что вам известен яд, но вы не придумали противоядие.
— Нет противоядия. Есть только… средство, которое немного поможет выздоровлению.
— Так дайте им это средство!
Он развернул ее за плечи так, чтобы она не смотрела на ряды умирающих.
— У нас его нет. На выживших никто не рассчитывал. Эту лекарственную траву собирают осенью. А сейчас зима. Все травы померзли.
— Нет, не все! Еще не было снега. Не было мороза. Большинство растений живут до первых морозов. Энай мне говорила.
— Да, но…
— Найди эту траву.
Арин не ответил.
— Помоги ей. — Голос Кестрель надломился. — Пожалуйста.
— Это очень нежное растение. Наверняка уже ничего не осталось, и я не знаю, смогу ли…
— Пообещай, что хотя бы попытаешься, — попросила Кестрель, как будто это не она совсем недавно утверждала, что не поверит больше ни единому его слову.
— Я постараюсь, — ответил он. — Обещаю.
Арин настоял на том, чтобы отвезти ее домой.
— Я тоже могу поехать в горы, — возразила она, — и поискать вместе с тобой.
Он сухо улыбнулся.
— Сомневаюсь, что в детстве ты часами сидела над книжками по ботанике, пытаясь понять, почему у деревьев разная форма листьев.
Карета покачивалась, и Кестрель начала засыпать. Часы, проведенные без сна, давили ей на веки. Она упрямо не позволяла себе закрыть глаза. За окном сумерки уже превратились в ночь.