— Ты пожалеешь, если откажешься пить, — продолжила Кестрель, — потому что никогда больше не сможешь меня дразнить, не увидишь, как я делаю глупости, чтобы добиться своего. Ты больше не услышишь, как я скажу, что люблю тебя. Я так люблю тебя, сестренка. Выпей, пожалуйста.
В горле Джесс что-то щелкнуло. Кестрель приняла это за знак согласия и снова приложила чашку к ее губам. Подруга сделала глоток.
Прошло несколько часов. И когда наступила глубокая ночь, Джесс все еще не становилось лучше. Сарсин уснула в кресле, а где-то далеко Арин готовился к битве, которая могла начаться уже с рассветом.
Вдруг Джесс сделала вдох. Он был слабым, едва слышным. Но все же лучше, чем раньше. Ее глаза приоткрылись, она увидела Кестрель и хрипло проговорила:
— Я хочу к маме.
То же самое однажды сказала ей сама Кестрель, когда они были совсем маленькими и спали в одной кровати. Теперь уже Кестрель взяла подругу за руку и начала бормотать слова утешения, которые больше напоминали музыку.
Она почувствовала, как Джесс в ответ слабо сжала ее пальцы.
— Держись, — прошептала Кестрель.
Джесс послушалась. Ее взгляд стал осмысленным, глаза открылись шире. Она очнулась.
— Нужно рассказать Арину, — посоветовала Сарсин, когда они вернулись в карету.
Кестрель понимала, что та говорит вовсе не о Джесс.
— Я ничего не скажу. Как и ты. — И презрительно добавила: — Ты слишком боишься Плута.
Она не стала говорить, что сама боится его ничуть не меньше.
Этой ночью Кестрель снова попыталась открыть дверь в саду. Она изо всех сил дергала ручку, но та была слишком тяжелой и даже не скрипнула.
Шел снег. Кестрель задрожала от холода, потом вернулась в комнату, принесла столик и поставила его в дальний угол. Она надеялась, что, взобравшись на него, сумеет упереться руками в стены и как следует оттолкнуться, но даже не смогла дотянуться до верхнего края. Тогда Кестрель принесла стул, поставила его на стол, но стена все равно оказалась выше.
Кестрель спустилась обратно и окинула взглядом сад, освещенный фонарем, который горел на лоджии. Она закусила щеку, размышляя, что будет, если положить стопку книг поверх стула, и вдруг услышала какой-то звук. Подошвы сапог заскрипели по гальке. Звук раздавался за дверью, по ту сторону стены.
Кто-то ее услышал. И все еще был здесь.
Кестрель как можно тише сняла стул со стола и вернулась внутрь.
Перед тем как уехать к ущелью в самый холодный ночной час, Арин успел отдать приказ, чтобы из покоев Кестрель вынесли всю мебель, которую она была в состоянии поднять.
34
Бойцы расположились внутри и по обеим сторонам ущелья. Глядя на них, Арин подумал, что, кажется, ошибался насчет валорианцев и их пристрастия к войне. Раньше он был уверен, что дело в жадности. В грубом чувстве собственного превосходства. Но теперь ему пришло в голову, что к завоеваниям валорианцев могла подтолкнуть любовь.
Арин влюбился в часы ожидания перед боем. В напряженную тишину, сверкающую, как молния. В город, что раскинулся внизу у него за спиной. Арин положил руку на ствол пушки, прислушиваясь, вглядываясь в проход между гор. И хотя он чуял страх людей вокруг, его самого охватил приятный трепет. Он чувствовал себя живым. В это мгновение жизнь напоминала ему свежий, полупрозрачный плод с тонкой кожурой. Он бы не задумываясь разрезал его. Ничто больше не вызывало у него таких чувств. Но у войны было еще одно полезное свойство: она помогала Арину забыть о том, о чем думать нельзя.
Послышались быстрые шаги. Они эхом отозвались в ущелье, все приближаясь. Появился гонец. Он подбежал к Плуту. Арин стоял поблизости, но будь он намного дальше, все равно услышал бы, как мальчишка выдохнул:
— Идут! Они идут.
Тут же все ожило и засуетилось. Гэррани проверили заряд в пушках, приготовили фитили из кусков тонкой, легковоспламеняющейся бечевки, а потом торопливо забились под холщовые полотна. Арин приник к надрезу в ткани и не мигая вглядывался в ущелье.
Разумеется, он услышал их раньше, чем увидел. Топот тысячи марширующих ног. Первые ряды валорианцев вышли из ущелья. Арин напряженно ждал, когда Плут отдаст приказ.
Прогремел выстрел. Пушечное ядро прорвало полотно, пролетело по воздуху и ударило в конницу. Люди и лошади разлетелись как щепки. Арин услышал крик, но велел себе не обращать внимания.
Полотна цвета камня исчезли — в них больше не было нужды. Арин забил в пушку ядро, выстрелил, снова зарядил ее, схватив ядро почерневшими от пороха руками. Внезапно рядом с ним появилась какая-то женщина.