Другие рабы делали вид, что не замечают его. Поначалу они бросали недовольные взгляды, полные непонимания и зависти. Ковалю было все равно. После того как его отвели в невольничий барак, внешне напоминавший конюшню, он быстро понял иерархию, сложившуюся у здешних гэррани: тут ему отвели последнее место.
Кормили Коваля так же, как и всех, и когда кто-нибудь интересовался, почему ему не дали работы, он только пожимал плечами. На все вопросы молодой раб отвечал односложно, чаще слушая, что говорят другие.
На третий день он начал мысленно составлять карту хозяйственных построек: невольничий барак, конюшни, казармы генеральской стражи, кузница, несколько небольших сараев, маленький домик у сада. Поместье было большим, особенно для города. Повезло, решил Коваль, что ему позволили столько времени гулять без дела.
Он сидел на пригорке возле сада и с возвышения издали заметил управляющего, который направлялся к нему. Отлично! Значит, он верно предположил, что дом генерала Траяна трудно будет оборонять, если знать, откуда атаковать. Вероятно, это поместье досталось генералу, потому что было самым большим и красивым в городе. Здесь могли расположиться личная охрана и много лошадей. Однако поросшие деревьями холмы, окружавшие дом, давали преимущество нападающим. Раб удивился, как сам военачальник этого не заметил. С другой стороны, валорианцам еще не приходилось встречать врага в собственном доме.
Коваль резко оборвал размышления, которые едва не пробудили воспоминания. Усилием воли он превратил свою память в скованную морозом землю, твердую и бесплодную.
Раб сосредоточил внимание на управляющем, который, тяжело дыша, поднимался на пригорок. У генерала было мало слуг-валорианцев. Однако должности управляющего и экономки слишком важные, чтобы доверить их гэррани. Должно быть, этому человеку платили немало. По крайней мере, на нем была дорогая одежда из золотистой ткани, которую так любили валорианцы. Когда управляющий подошел ближе, Коваль расслышал, как тот бормочет валорианские ругательства, и понял, что адресованы они ему.
— Ты, — управляющий говорил по-гэррански с сильным акцентом. — Вот ты где, ленивый бездельник!
Раб вспомнил имя управляющего — Харман, но промолчал, дав тому возможность выместить злобу. Харман очень забавно коверкал гэрранский язык: произношение у него было просто смехотворное, а грамматика и того хуже. Он преуспел только в том, что освоил обширный словарь ругательств.
— Идти со мной. — Управляющий резко махнул рукой, показывая, что нужно следовать за ним.
Коваль быстро сообразил, что его ведут в кузницу.
У входа их ждала служанка-гэррани. Коваль узнал ее, хотя видел всего несколько раз, в столовой и перед сном. Девушку звали Лира, она работала в доме. Она была хорошенькая и настолько юная, что, наверное, даже не помнила войну.
Харман заговорил с ней по-валориански. Коваль терпеливо слушал, как Лира переводит.
— Леди Кестрель не до тебя, так что я, — девушка покраснела, — в смысле, он, — Лира указала на Хармана, — решил дать тебе работу. Обычно стражники генерала сами занимаются починкой старого оружия, а для изготовления нового приглашают валорианского кузнеца из города.
Коваль кивнул. Валорианцы редко обучали своих гэрранских рабов кузнечному делу. Достаточно было заглянуть в кузницу, чтобы понять почему. Нужна недюжинная сила, чтобы управляться с тяжелыми инструментами и мехами.
— Теперь этим будешь заниматься ты, — продолжила Лира, — если докажешь, что годишься для такой работы.
Коваль промолчал, и Харман продолжил. Лира перевела:
— Сегодня ты будешь делать подковы.
— Подковы? — Это было слишком просто.
Лира сочувственно улыбнулась. Она снова заговорила, и на этот раз ее голос прозвучал иначе, более естественно, чем когда она переводила слова Хармана:
— Это испытание. До заката нужно сделать как можно больше подков. Подковывать лошадь ты тоже умеешь?
— Да.
Судя по лицу Лиры, ответ ее расстроил. Она перевела слова раба Харману.
— Тогда завтра он этим и займется, — решил управляющий. — Нужно перековать всех лошадей. — Он издал смешок. — Посмотрим, как одно животное поладит с другими.
Прежде валорианцы восхищались гэррани, а то и завидовали им — да, завидовали! Но после войны, как бы трудно ни было в это поверить, чары вдруг развеялись. Необъяснимым образом откуда-то появилось слово «животные», которым их теперь обзывали. Коваль впервые столкнулся с этим десять лет назад, но так и не смог привыкнуть. Казалось бы, после тысячи повторов реакция должна была притупиться. Однако юноша по-прежнему всякий раз испытывал болезненное изумление. В душе было пусто — остался лишь бессильный гнев.