Мой голос казался намного увереннее, по сравнению с тем, как он звучал в темноте. Казалось, что звук был плоским, приглушенным, как будто не хватало воздуха. А свет, как будто, помогал звуку моего голоса перемещаться быстрее.
Драгос решил, что с берега он до лилий не дотянется, так что он взлетел над ними. Он зависал над водой, срывая лилии с кувшинок.
Через черную, залитую светом гладь воды можно было увидеть, как души эйдолонов собрались, чтобы понаблюдать за Драгосом, летающим над озером. Из-за слабого освещения и большого расстояния было трудно различить выражения их лиц, но мне казалось, что они впечатлены своим королем.
Одна женщина-эйдолон в платке, как у Телы, практически смотрела мне в глаза. Сперва я не могла понять, почему зацепилась за нее взглядом. Она была совсем тоненькой, и не как голодающий человек, а как расцарапанный пергамент. Мне казалось, я могу видеть камыши и кусты сквозь нее.
Драгос повернулся и начал стремительно снижаться в воздухе, слишком грациозно для своих размеров, срывая еще один пучок лилий. Душа той женщины подняла руку и потянулась к королю, раскрыв рот. Хотя я не могла слышать ее за свистом от крыльев Драгоса и звуками текущей воды, язык тела говорил о призыве, о мольбе.
А затем она стала еще тоньше и тоньше. И исчезла. Она исчезла, точно исчезла, как если бы надела шапку-невидимку.
Я начала рассматривать остальные души, но никто не подавал признаков «тонкости». И ее исчезновения эйдолонцы тоже не заметили, хотя я стояла и смотрела на место, на котором она была еще секунду назад, мечтая, чтобы она вернулась, пока Драгос не приземлился рядом со мной.
Я даже не успела позвать ее или предупредить Драгоса, сделать хоть что-нибудь. Она просто испарилась.
— Ты ее видел? — спросила я Драгоса.
— Ты про душу, которая исчезла на той стороне болота? Да, я видел ее, — его голос не был ни мягким, ни грубым. Только грустным.
— Пошли.
— Есть одна женщина, мы встретились с ней в лесу четырех сезонов, Королевском лесу. Она сказала, что она нимфа реки Алеты. Рассказала мне об этих… исчезновениях.
Драгос поднял меня в воздух.
— Мне кажется, я никогда не встречал нимфу реки Алеты.
Я нахмурилась, пытаясь сосредоточиться на этом, а не на исчезнувшей женщине.
— А? Ну, она сказала, что ты стал королем совсем недавно. Так что, может быть, тебе еще не удалось ее встретить.
— Недавно, — сказал он, посмеиваясь, — возможно, когда-нибудь это и будет небольшим сроком.
— Четырнадцать лет. Ровно столько, сколько я живу на этом свете. Даже больше.
— Да… но я бы не выбрал себе в невесту ребенка, если бы была возможность.
Меня немного обидели его слова, но спорить с его утверждением было трудно.
— Уверена, что все было бы намного проще, если бы я не была так юна, но сомневаюсь, что знала бы свой разум еще лучше.
Я даже не пыталась скрыть резкость в своем голосе.
— Я даже и не думал в этом сомневаться, — ответил Драгос. Он говорил так мягко, что очень легко рисовался образ Фрумоса, вместо Драгоса. Я почувствовала укол.
И в ту же секунду я поняла, что плачу. Перед глазами стояло воспоминание о растворившейся душе, Дидине, лежащей рядом с матерью, и лицо Адины, перекошенное от горя. Я прикусила губу, чтобы сдержать громкий плач, как у ребенка. Но сдавленный всхлип вырвался наружу.
Драгос сжал меня сильнее, но нежно — так тепло, что на секунду мне стало легче. Не потому что он мог мне как-то помочь, а потому что он был достаточно теплым и человечным и ему было не все равно.
Вскоре мы опять приземлились, в серебряном лунном свете, ярком, как солнце, точнее достаточно ярком, чтобы появились тени.
— Где мы? — спросила я, сдавленным голосом, пытаясь сдержать слезы.
— Это выход, место, в котором открывается проход между Тоносом и Верхним миром. Он в этом дереве, — сказал Драгос, указывая на ствол дуба, в центре которого было отверстие.
— Зачем ты привел меня сюда?
— Дать тебе вдохнуть свежего воздуха. Проходи, я буду сразу за тобой.
Я нырнула в проход и не сразу смогла найти путь, туннель уходил вверх. Я вышла из прохода в другом полом дубе. Там царил серый цвет и теплый воздух.
— Понимаю… — сказала я в изумлении.
Где-то в отдалении я услышала рычание Драгоса.
— Драгос? — позвала я, повернувшись посмотреть, последовал ли он за мной. Но не увидела огромной фигуры змея. За мной стоял стройный парень с умным лицом и смотрел на меня.
Фрумос.
Мне стало трудно дышать.
— Ты… Ты сказал, что не можешь вернуться в человеческое обличье!
— Я сказал, что не могу это контролировать. На поверхности я — человек, в другом мире — змей.
— Ах, — сказала я, открыв рот, как Михас в глупейшем своем проявлении.
Мы стояли на границе сливового сада, того самого сада у замка Сильвиан, где Па приказал мне держаться от проклятия подальше. Рассвет освещал Верхний мир настолько, что я могла различать цвета вокруг: глубокий зеленый цвет листьев и даже рисунок их прожилок. Я повернулась к очертаниям замка Сильвиан, огромный силуэт на фоне серо-голубого неба, в котором светились лишь несколько окон.
Я почувствовала, как глаза снова защипало от слез, но мне удалось избавиться от них, моргнув. Я не смотрела на Драгоса, пока не взяла себя в руки, но, повернувшись к нему обнаружила, что все это время он наблюдал за мной.
От взгляда в его человеческом облике появлялось такое же ощущение, что он видит тебя насквозь, как и в облике дракона. Я заметила, как его левая бровь изгибается чуть сильнее правой, едва заметные веснушки на щеках и заостренный нос. Он был так похож на человека. Облик змея был настолько гладкий, симметричный, идеальный и пугающий, что казался нереальным. Я не могла представить себе его мать, которая ждет, пока он вылупится из яйца. Но мать этого человека, если такое существо вообще есть, обладала бы таким же живым взглядом, такими же веснушками… Его отец, вероятно, был бы таким же стройным, и такой же кадык бы ходил вверх вниз по горлу, когда он говорил.
— Ревека? — позвал он мягким, менее грозным голосом.
— Это была ошибка. Прими мои извинения.
— Ошибка?
— Привести тебя сюда, откуда виден твой дом, в который ты не можешь отправиться.
— Дом… — мой голос дрогнул. Я не считала Сильванию своим домом, но она им была — стала, по крайней мере. — Знаешь, я выросла в монастыре в Трансильвании.
— Я не знал, — Фрумос, нет, Драгос ответил мне. — Но ты можешь мне рассказать.
И я рассказала. Рассказала о матери, о монастыре и Па, об аббатиссе и сестре Анике, и о вранье.
— Но ты не была лгуньей?
— Я стала, со временем. Но я не думаю, что была ей изначально, несмотря на мнение аббатиссы.
— Вероятно, ты пришла к какой-то гармонии в отношениях с отцом, раз пожертвовала стольким ради его спасения.
От его слов я нахмурилась.
— Пришли ли мы с Па к согласию о моем вранье? Я так не думаю. Он заставил меня обещать, что я никогда ему не совру. Это не согласие. Но людей не спасают просто от хороших взаимоотношений. Людей спасают потому… ну, потому что это лучше, чем не спасти их. И придя в Тонос, я спасла не только Па.
— Да, — ответил Драгос. — Ты спасла намного больше.
Где-то вдалеке прозвучали колокола. Драгос дернулся.
— Уже поздно. Нам пора возвращаться.
Я огляделась вокруг на Верхний мир, на яркость красок. Я хотела сорваться с места и побежать к замку Сильвиан. Когда солнце взойдет Драгос, не сможет за мной последовать, ведь так? Но ночь опять настанет, и его власть окутает мир. Я смогу сбежать очень не на долго, и это не решит ничего.
Я кивнула, яростно зашагав в сторону прохода в дереве, и спустилась в Подземный мир.
Когда я выбралась на другой стороне, я обернулась в ожидании Драгоса. От того что я увидела, у меня зашевелились волосы на голове.
Когда он наклонился, чтобы войти в Подземный мир, шипы прорвались через щеки Фрумоса; его красный бархатный дублет разгладился и превратился в кожу. Его конечности удлинились, а сапоги превратились в копыта. Я не могла понять, что произошло, пока оно не закончилось, и сказала бы, что весь ужас этого — лишь мои фантазии, если бы смогла изгнать из своего сознания кровавый образ щек Фрумоса, поросших шипами.