Паша полоснул нас, как бритвой, взглядом умалишенного, темперамент, как у шизоидной и достопамятной революционерки бабы Анюты (“мадам революция”), удавленницы. Триумф идеи, бич Божий, Аттила. (“Да поможет мне Бог! Аминь”.) Мощнейший, всесокрушающий, неукротимый, такое в голове не умещается, властный темперамент, несгибаемость, энергетика значимого, событийного, культурного, дымящегося жеста: легкий прищур, показуха, тот еще фрукт, вердикт прост и ясен, не сухостой, нетворческий акт, а знак — прицелился горящим глазом, и очередной томик удачно, красиво, художественно, только так и никак иначе, беспрецедентно и революционно, веселись, как черт, мать честная, курица мясная, утробная истина, страсть великой веры, одухотворенной, кураж и острая инициатива молодого сердца, распни, бдительно-мстительный прицел, реальность (и возможность), в которую не хочется даже верить (не было! забудем! у Борхеса в рассказе “Другая смерть” проводится мысль, что прошлое это лишь память о нем, а память запросто можно деформировать, тасовать, менять), брошен с неподдельной и искренней злобой; раз так нахально, хамски брошен, то и летит, художественный точный расчет, удар по нервам, живописно парит, роскошная, кондиционная метафора, культурный и культовый жест, грандиозное, подавляющее зрелище, то что в семиотике последнее модное время называется — “стратегия”, не ошибся, театр абсурда, эффектный смертельный номер, пиши пропало …
(Пауза, немая, выразительная жанровая сцена, как в финале у незабвенного Гоголя в “Ревизоре”.
Шок, головокружение.
Робкий, неряшливый, нерешительный, вялый, безвольный жест протеста, жест робкого, растерянного, нерешительного возмущения, не способного как-то влиять на нормальное, естественное течение жизненных процессов. Японский городовой! А потому может сложиться превратное и даже прямо ложное впечатление, что мы виляем, используем намеренно обтекаемые выражения, мол, молодо-зелено, зелено-молодо, милый проказник, шалый, интеллектуальная придурь, озорует, хмель романтики, молодости, не очень и не слишком энергично дистанцируемся, петляем, как заяц, что-то недоговариваем, не осуждаем плохой, некрасивый поступок, безвольно созерцаем безобразие, агрессивная русофобия которого услаждает наше тайное ухо, а безобразие явно уникальное, не желаем, хоть ты тресни, видеть в откровенном безобразии некий архетип поведения, в сущности малодушно, мнимо восторженно пасуем перед молодостью, силой и энергией, тем самым отчасти возвращая, восстанавливая чистую совесть Паши, контрабандой оппортунистически и малодушно реабилитируем его, тем паче не вступаем открыто, искренне, откровенно в борьбу с опасными тенденциями, эко, мол, диво, всё лишь слова, слова, слова, даже мастим ему, кадим, да, на словах может и клеймим, возбужденно машем руками, но осуждение наше фальшиво, наигранно, сердца наши радуются и ликуют, приветствуют злобные выбросы, мы охотно толчем воду в ступе, муссируем, даже немного любуемся героем, героем нашего времени (верность времени!), смотрим на него с почтительным благоговением, привносим утомительную амбивалентность в простой, пусть затейливый, занимательный, но по существу абсолютно ясный, прозрачный и легко прогнозируемый сюжет.
Мать честная, курица мясная! Да кто устоит против размашистой, бравурной тирании слов, против такой бешеной энергии, эдакого мощного, дремучий ужас наводящего, нечеловеческого напора? Оробели, страшновато, поджилки конвульсивно трясутся, коленки прыгают, как у покойного Женьки Васяева в кабинете следователя, икота прошибает. Нет, нет, вопиющая понапраслина, и в мыслях ничего такого не имеем, честно, совсем честно, отнюдь не одобряем Пашу. Напротив, глаза бы не глядели. Земля из-под ног уходит. Озноб берет, бьет, еврейские корчи начинаются. Что за наказание. Это уже не лирические стихи, не романтическая ирония, которую в Хулио Хуренито воспел Эренбург, не ложка дегтя, а нечто, что надо опустить, изничтожить, лишить бытия и не помнить, забыть намертво подробности, конкретику этого страшного паскудства хотелось бы вычеркнуть из памяти, нельзя с нами так, употребил грубый штопор, откупорил нас, ураган, наводнение, пожар, общественное бедствие. Хочется укротить и укоротить, закатать в глаз. В крайнем случае — клизму поставить, преогромную (с хорошим винтом)! Рта, в котором полынная горечь, нет мочи открыть, да и не знаем адекватных лингвистических средств для того, чтобы отбить охоту повторять такие и подобные срамные истории, не выработаны еще…