(Думается, не очень стилизуем быль с ее таинственными онтологическими сгустками, верно передали неподдельный, сверх и — метафорический, целостный план, а о мелочах мы не будем беспокоиться и распространяться, жанр требует хорошего конца, как в упомянутой сказке Конек-Горбунок, на спине с двумя горбами и аршинными ушами.)
Акт пятый и эпилог. Илюша, сын Паши
Вот и исполнились времена и сроки, конец истории этой семейки, из нашей весьма драматической повести вылетел в трубу динамизм, пора сматывать удочки, свертываться (правильно говорит Конфуций, счастливые народы не знают истории! Конец нашей истории прямо-таки в духе незабвенного и даже уже пресловутого Фукуямы; не в том дело, что у Паши больше ничего не происходит и не произойдет в жизни, а так, в его жизни сюжета, пафоса, трагизма нет больше, как уже говорилось, образумился, тверда связь с действительностью, твердо стоит на ногах, крепко вцепился в видимый мир явлений, не мучим безудержными ночными фантазиями, всем доволен, аж противно, как-то всё тускло, дохло, затхло, игра на понижение, конец стиля, сказал бы Парамонов, мастер затейливых интерпретаций нашей истории, энтропия, Фукуяма, энтропия вселенной стремится трам-бам-бам, к максимуму, 2-й закон термодинамики, обещающей аккуратную тепловую смерть вселенной: опустошенность, что-то неинтересное, инфернальная посредственность, пошлость, против чего восставали Леонтьев, Герцен) — конец истории, ведущей свое протокольное летосчисление с достопамятной, не забыли, держим в уме, роковой пощечины, пружины, придавшей динамизм сюжету, в которой, как в зерне, сгусток энергии и мистический плотный план, то, что великий Аристотель называл энтелехией, не ясно что такое, какая-то целенаправленная, формообразующая сила, — сконцентрированы, притаились все последующие события. Будет уместно и справедливо на этой оптимистической ноте закончить подлинную и без существенных купюр повесть о злосчастной семейке.
Итожим, вывод прост, очевиден, прозрачен, как чистое, только что вымытое стеклышко, живет Паша как в сказке, похвастаемся еще раз, его в министры культуры прочат, без дураков, чем не министр культуры? дерзать надо! напрягся, потягался Паша с всесильным фатумом, выдержал пробу на влажность, одолел (одолел и демонов), сборол его, положил на обе лопатки. Нет никакого фатума, сказки. Наше вам с кисточкой!
А все-таки ломаем голову, зудит, разбирает интерес, утыкаемся в напрашивающийся вопрос, преодолел ли он дурную, бессюжетную монадность злополучной кармы и ревущие, бушующие, всерьез бунтующие фантастические гены динамизирующейся шизофрении? преодолел ли пучину, мрак и вихрь? снято ли злое проклятие? Может, и само выдохлось, себя исчерпав, ушло в песок. Опасно зарекаться и праздновать парад победы, ведь еще не ясно, что там впереди красноречиво маячит, и умрет ли он от старости естественной смертью. Мы не узнаем, как там, в Израиле, его планида, прав ли он, снята ли порча и восстановлен союз со звездами и жизнью и из гроба воссияла прапрабабка, или опять проявится жутью пронизывающая загрязненность генетического кода, иероглифа смерти, власть жуткого, неотвратимого, как античный рок, который, как известно, сильнее, мощнее богов (вспоминается страшная история с Эдипом, неуютно думать, что без вины виноватым — до четвертого колена, от судьбы не уйти), навязчивого, прилипучего, снова-здорово, опять-двадцать пять, смертоносного вируса, передающегося, как сифилис, по наследству, — страшные сатурналии, то бишь зов Ничто, воля к саморазрушению, воля к смерти, от которой, как от самого себя, сколько ни убегай, никуда не убежишь, не уедешь. Ускакали быстрые, подлые годы, мы уже на сильном, крутом склоне лет, не доживем, а очень даже любопытно. Хорошо смотреть на волнующие события и при этом находиться в ложе для почетных гостей.
Вроде бы вздохнули, засадили хорошую, увесистую точку. Вздохнули и потянулись.
Нет зловещих, мрачных предчувствуй. Небо безоблачно и ясно.
Вдруг, как здоровый, бедовый, матерый, с доброго теленка Кабысдох из-под ворот, гав! гав!
Модная, андерграундная, модернистическая инсталляция, она вас грубо хватает за шкирку, трясет, вы в изумлении разинули пасть, говорить дальше не о чем, одно сплошное удивление, и вы чувствуете себя буквально армянином перед клеткой жирафа, всё, что возможно зашкалило, темнеет сознание, мрак: — Такого не бывает!