Как бы то ни было, ненависти было больше всего.
Краем глаза она заметила, что несколько других рук, сжимающих камни или – несколько чаще – шишки (а что, самые лучшие снаряды в условиях леса, и найти несложно), спешно бросили оружие наземь или спрятались за спины.
Каждый, как один, сделал шаг назад, и оказалось, что в середине круга на земле сидела женщина.
Вернее, как сидела. Наверное, осталась там, где упала на колени, закрывая голову руками от гнева тех, кто вроде как еще недавно был ей братьями…
Или не был. Генриетта разглядела уши женщины и золотисто-каштановые волосы, собранные в пучок. Старая знакомая.
Вот только там она смеялась, и ее осанка была идеально прямой и гордой. А сейчас – сейчас в ней остался только ужас, какой-то звериный, униженный страх перед физической расправой.
Она повернула голову, когда Ле-Таир заговорил, и стало видно, что за ночь смертоносный узор разросся, ветвясь, клеймом палача испортил ее совсем еще не старое лицо, застыл на лбу, под выбившимися из гладкой прически прядками, похожий на шрамы, оставленные терновым венцом.
- Оставьте тех, кто и так умрет, - твердо, медленно и тихо проговорил Ле-Таир, не отпуская руки человека с камнем, вернее, теперь уже без камня. Только сейчас Генриетта придала значение его одежде. Мужчина был облачен в ярко-желтую мантию до пят. Священник.
- Богиня помечает только тех, кого любит, - сказал Ле. Под его пальцами чужая кожа побелела и пошла пятнами.
Будь его воля, он сломал бы этому подонку руку. За то, что теперь принято избивать камнями невинных, и за то, что ему пришлось вслух произнести эту жалкую, жалкую ложь.
Богиня помечает тех, за кем весело наблюдать. Или тех, у кого, по ее мнению, глаза красивые. Или тех, кто под горячую руку попался. А если хотите как можно более точно выразить ее точку зрения на этот вопрос, говорите смело, что Богиня помечает всех, кого заблагорассудится – не прогадаете.
- Да что ты говоришь, безбожник, - прошипел священник в ответ. – Ваш поганый род она любить не может…
Генриетта ждала, что Ле-Таир скажет на это, но он ничего не сказал.
Он просто отпустил руку священника и ударил его по щеке. Несильно – так бьют, чтобы привести в чувство.
Человек в желтом отшатнулся, прижав руку к лицу, как будто одно это прикосновение могло, словно проклятие, оставить вечный след.
- Из-за таких, как ты, - выплюнул он, светя лучами фанатичной ненависти из бесцветных глаз, - Богиня стала в разы чаще насылать проклятие. Из-за таких, как ты, сукин сын, абсолютная любовь к Богине дала трещину, и теперь неизвестно, куда катится мир…
- Можно предположить, куда, - пожал плечами Ле-Таир. Потом обернулся, обвел остаток мстителей во имя веры весьма и весьма недвусмысленным взглядом.
Желающих вякнуть не нашлось.
Тогда он потерял к ним интерес и шагнул внутрь круга.
Женщина, дрожа, загнанно глядела на него снизу вверх. Что было в ее глазах? Мольба? Последний сполох гордости?
Ле-Таир протянул ей руку.
- Не бойся.
Она судорожно замотала головой, подалась назад.
- Ты же видишь, - шепнула едва слышно, - я…
- Я все вижу, - спокойной сказал Ле, не убирая руки. – Встань же, глупая женщина.
Глаза поверженной недоверчиво расширились, словно это могло быть всего лишь еще одно издевательство, новое, чуть более изобретательное, чем прочие.
Но он смотрел на нее прямо и открыто, без улыбки или угрозы, и рука все еще была протянута.
Зрители этой маленькой драмы в один голос вдохнули и забыли выдохнуть, когда исчерченные нерукотворным узором пальцы женщины переплелись с пальцами под тканью перчатки.
Ле-Таир поднял ее с земли. Это было похоже на очень быстро распускающийся листочек папоротника. Точно так же, как молодой побег развивается из спирали, становясь прямым и высоким, женщина встала с колен, расправила плечи, подняла, почти вскинула, голову.
- С кем-то другим тебе этого делать не стоит, - негромко сказал Ле-Таир.
Она кивнула, убрала за ухо выпавшую прядку.
- Н-но… - только и смогла выдавить Генриетта, когда Ле прошел мимо нее и забрался в седло.
В ответ на это он без лишних слов снял перчатку и показал ей абсолютно чистую ладонь. Кожу уродовали неровные шрамы, похожие на старые ожоги, но клейма Богини на ней не было. А оно никогда не заставляет себя ждать.
- Но… как это? – не поняла Генриетта.
- Меня ткань всегда защищает, - пояснил Ле. – Я, видно, везучий. Едем дальше, ребята.
Дальше в лес, больше дров – вот только в случае с Синим лесом дрова эти пока растут на корню и счастливо шелестят хвоинками-листочками.
- Зря он так с ней, - наконец подала голос Генриетта.
- То же самое можно сказать про любого человека, который бросает в другого камень, - заметил Фемто, едущий по правую руку от Ле-Таира.
Том смолчал. За всей сценой у храма он наблюдал, не спешиваясь и не вмешиваясь.
- Но и ты зря так с ним, - продолжала Генриетта.
- Вот с этим позволь не согласиться, - возразил Ле-Таир, спокойный, что твой удав.
- Но тебя же называют воином Богини, - напомнила Генриетта.
- Что, и такое было? – удивился Ле.
- Наверное, после того случая, - предположил Фемто. – С серокнижником, помнишь?
- Серокнижник? – удивилась Генриетта. – Может, все же чернокнижник?
- Ну, черноты его книжке явно не хватало, - хмыкнул Фемто. – Не было всяких окованных железом углов, переплета из телячьей кожи и тисненых черным золотом рун. Разве что пара-другая подозрительных пятен на страницах, которым он не придал значения. А так это была книга как книга. Стопка листов бумаги, сшитых суровой ниткой. Вот только магия в ней совершенно случайно оказалась настоящая.
- Для бедняги это было шоком, - вспомнил Ле. – Он же не ожидал, что из пола и вправду полезут демоны…
- Демоны? – охнула Генриетта. – И как же ты выжил?
- Мало того, что выжил, - добавил Фемто. – Так еще и загнал их обратно туда, откуда пришли.
- Не знаю, - Ле-Таир пожал плечами. – Наверное… повезло.
Конечно, ей показалось, только показалось, но почему-то она услышала, что последнее слово он не произнес, а выплюнул.
Эхх… вот умеют же люди портить друг другу настроение. Демонстрация того самого легендарного разума толпы вовсе не прибавила Генриетте бодрости духа. Она попыталась расслабиться и получать удовольствие от конной прогулки. Помнится, у себя дома, в горах, она в детстве пыталась покататься на пони… Бедную лошадку пришлось милосердно пристрелить после того, как она сломала обе передних ноги, упав со скользкого валуна, куда Генриетта вместе со своей питомицей забралась полюбоваться видом.
Мысли снова свернули явно не в то русло, в которое надо бы. Небо, девочка, да ты только оглянись вокруг. Теплый августовский день на дворе, и солнышко своими прямыми золотыми лучами насквозь прошивает слои теплого, но уже не жаркого воздуха, и это похоже на струны, натянутые от одной ели к другой. Свет странно осязаем, кажется, что подойдешь – и коснешься. Время летит мимо легко и быстро, на свежем воздухе всегда так – не успеешь оглянуться, а тень уже с другой стороны дерева, укоротилась и успела удлиниться вновь. Птички…
… не поют. Что немного странно.
Может быть, в этом лесу, где ничего, кроме елей и брусники, не растет, им нечего кушать?
Нет, она готова была поклясться, что, совершая свой путь ранее, она слышала этих самых пернатых, скачущих с одной веточки на другую. Наверное, все лапки себе искололи, бедняжки…
Фемто тихо сказал что-то Ле-Таиру, едущему совсем рядом. Через секунду тот наклонился к Тому и передал сообщение и ему тоже.
Томас, в свою очередь, обернулся к ней и велел:
- Стой. Подожди тут.
Ле уже стоял на земле, Фемто спрыгивал с лошади.