- Ни души, - сообщил Том, появляясь на пороге. Его могучая фигура заслонила собой свет, льющийся из узкого дверного проема.
Он окинул привычным, лишенным эмоций взглядом место побоища-не побоища… Побоище – это когда сопротивляются. Место бойни, решила для себя Генриетта. Принюхался и сказал вдруг:
- Пахнет кровью.
Генриетта набрала полные легкие спертого, пахнущего резко и железно воздуха. Это правда. Пахнет кровью, а не гнилью. Значит, все, что здесь произошло, произошло совсем…
Что-то изменилось, что-то неуловимое. Не то едва-едва слышно скрипнула внутренняя дверь, ведущая в кухню или куда-то, не то воздух колыхнулся…
… совсем недавно.
Ле-Таир и Томас Руэ умели видеть неуловимое. Поэтому их мечи покинули ножны за долю секунды до того, как кухонная дверь отлетела к стенке, и из-за нее показались люди в темных куртках с высокими, закрывающими почти пол-лица воротниками.
Люди, делающие что-то по-настоящему неприемлемое, отвратительное, противоестественное, всегда прячут лица. Неважно, маска то будет, шарф или капюшон, главное – чтобы в одну из неизменно наступающих бессонных ночей получалось даже самого себя убедить, что тебя там не было, промелькнул, конечно, какой-то тип такого же роста, как и ты, и ботинки у него похожие были, но лица никто не разглядел, и никто, никто ничего не докажет.
Ле оттолкнул Генриетту к стене, едва не повалив ее на тело паренька-флейтиста, и почти в тот же миг попытался проткнуть мечом мужчину, нападающего на него. Тот увернулся один раз и второй, но в третий не был так удачлив – получил дополнительную дырку под ребра, захрипел и мешком упал на пол, открывая путь своему товарищу. Этот, в свою очередь, наносил удары решительно, быстро и метко, целя в лицо и шею – и как знать, может быть, один из выпадов и попал бы в цель, если бы его не настигла безвременная смерть.
Фемто потратил долю секунды на то, чтобы едва заметно кивнуть Ле, как профессионал профессионалу. На его смуглых руках, руках музыканта, и лезвии короткого ножа алела кровь.
Генриетта просто стояла и смотрела. Этот мальчик, такой хорошенький и юный, только что у нее на глазах хладнокровно перерезал горло живому человеку. То есть теперь, понятное дело, уже не живому. И угрызения совести если и посещали его, то явно не по этому поводу. Более того, по этому поводу они не собирались его посещать и в дальнейшем.
А она, одуревшая от запаха крови, стоит тут и недоумевает лишь, как он дотянулся до чужого горла, если ростом был гораздо ниже противника.
В комнате явно стало больше трупов, чем свободного пространства. Нельзя было и шагу ступить, чтобы не споткнуться об кого-то… обо что-то, что еще пять минут назад было кем-то.
В дверь ворвались еще двое безлицых. Их товарищам подмога не помешала бы – они явно начали терять свое численное превосходство. Богиня весть, сколько их было изначально, но теперь стало гораздо меньше.
Томас не совершал ни единого лишнего движения. У него был большой широкий страшный меч, и он обращался с ним неожиданно грациозно для своих немалых габаритов. Его стратегией была эффективность вместо эффектов. Никаких тебе красивых поперечных ударов, рубящих горизонтально, никаких тебе восьмерок, какие некоторые особо искусные фехтовальщики привыкли чертить в воздухе острием клинка. Только важнейшие точки: грудная клетка, шея, голова. Он мог бы сражаться один против бесчисленной армии. Он просто косил бы врагов, как траву.
Фемто был быстр и ловок, как кошка, да и безжалостностью уподобился этой же кровожадной твари. Может быть, от него было не так много пользы как от нападающего, зато он чудесно умел путаться у врага под ногами, сбивать с толку, отвлекать внимание на себя. Поймать или задеть его было решительно невозможно. Меч он не поднял бы – сил не достало бы, это вне всякого сомнения, но ему хватало ножа. Размер – не главное, если знаешь, как правильно его применить.
А Ле…
Ле как будто и не дрался вовсе.
Нет, он не стоял столбом. Он разил врагов направо и налево, уклонялся, не пропускал самые вероломные удары, заслоняясь согнутой в локте рукой, так что только звон стоял от металлических пластин, нашитых на кожаные наручи, зашнурованные поверх рубашки. Но он… как будто не старался. Почему-то, неведомо почему, складывалось ощущение, что с таким же успехом он мог бы продолжать с закрытыми глазами. Что бы он ни делал, в какую сторону ни бил бы, враг каждый раз оказывался именно на конце траектории полета его меча.
Его самого до сих пор ни разу не задели.
В живых осталось только двое – всего лишь двое! – из тех, что прячут себя от себя же за воротниками.
Один из них пытался совладать с Ле-Таиром, потерявшим уже, очевидно, всякий интерес к этой схватке, второму каким-то чудом удалось загнать Фемто в угол, получая секундное преимущество, чтобы высоко воздеть карающий изогнутый меч и с силой обрушить его на черноволосую голову.
Острое, как бритва, оружие пришло в стремительное движение вниз, Фемто вздрогнул, инстинктивно выставляя вперед согнутую в локте левую руку. Точь-в-точь как Ле. Абсолютно идентичное движение.
Вот только у мелкого не было наручей, и меч хищно впился в плоть. Он без всякого труда перерубил бы кость, вот только рубить, как и петь, несколько проблематично, если ты мертв.
Удар замер на полдороги, стремительно теряя силу. Том выдернул свой меч из спины странно одеревеневшего врага, и тот, как подрубленный, рухнул на пол следом за товарищем, которого Ле-Таир минутой раньше отправил на принудительное свидание с Богиней – только оружие зазвенело.
Повис миг тишины, прерываемый лишь тяжелым дыханием да звуком капающей на пол крови, пропитавшей зеленую рубашку, запачкавшей смуглую кожу.
Фемто вытер нож рукавом. Чужим, разумеется, не своим.
- Знай наших, - весело сказал он пустоте.
- Демон побери, ты ранен, - Генриетта высказала очевидное, и первым порывом, вспыхнувшем в ней, было подлететь, положить обе руки на хрупкие детские плечи, поддержать, если ему вдруг вздумается упасть. Это не шутки. Еще чуть-чуть – и он остался бы без руки.
Краем глаза она заметила быстро расползающееся алое пятно на спине Ле. Рубашка была разрезана наискось одним из тех самых красивых, но губительно неэффективных ударов.
Том остался цел, чему Генриетта нисколько не удивилась. Его взгляд прыгнул по двум его товарищам, потом остановился на ней.
- Сможешь чем-нибудь помочь? – спросил он.
Генриетта кивнула.
- Тут поблизости есть ручей, - сообщил Томас. – Быстро лечиться, вы оба. Я посмотрю, не осталось ли тут еще их друзей. И лошадей соберу.
Фемто покачнулся, спускаясь с крыльца, и это было последней каплей. Генриетта уступила своему навязчивому желанию – ее рука нашла себе место на его плече. Протестовать у него не было не то сил, не то желания.
- Не боишься отпускать его одного? – имея в виду Тома, поинтересовалась Генриетта у Ле-Таира по пути к ручью, журчащему меж елок. – Неизвестно ведь, сколько их там может еще оказаться.
- Обычно Том случается с людьми, а не наоборот, - Ле пожал плечами и поморщился.
Его перчатки были мокрыми от крови, по большей части от чужой.
Проходя мимо своей лошади, благоразумно привязанной к дереву неподалеку, Генриетта захватила из седельной сумки один весьма и весьма полезный в подобных случаях сверток. Она так и знала, что рано или поздно он ей пригодится…
На берегу она усадила Фемто прямо на землю, у самой воды. Ее бы, конечно, теплую лучше, но за неимением условий сойдет любая, лишь бы была мало-мальски прозрачна. Веселый бойкий поток уносил клубы темной крови вниз по течению, когда она промывала рану.
- Дурак, - вздохнул Ле, устало прислоняясь к шершавому стволу неподалеку. – Ну разве не дурак?
- Воистину дурак, - с готовностью согласилась Генриетта. – Так недолго и руки лишиться…
И ты тоже дурак, вертелось у нее на языке, что подаешь ребенку дурной пример. Стиль боя – штука сугубо индивидуальная. А он столько смотрел на тебя и восхищался тобой, что едва серьезно не пострадал. Впрочем, она понимала, что винить в этом Ле-Таира было бы по меньшей мере необоснованно. Каждый сам выбирает, кем восхищаться. Тут уж не заставишь, не углядишь.