- Ты у меня еще получишь, - ласково пригрозил Ле, но Фемто в ответ лишь пренебрежительно-весело фыркнул, словно говоря: «да-да, сударь; знаем мы эти ваши угрозы, дальше слов дело никогда не идет».
- Но-но, - предостерегла Генриетта. - Только после того, как я разрешу. Не хватало еще мне больных калечить…
Ле весело фыркнул.
Генриетта развернула сверток.
Бинты, много полотняных бинтов, чтобы никому не пришлось рвать рубашки. Сушеные травки на случай, если в экстренной ситуации где-то все же найдется чайник – обычно это сильно облегчает дело. Баночки-скляночки… Она выбрала одну, пузатую и темную, прячущую в себе мазь из окопника, целебные свойства которого убивает свет. Но это чуть позже.
Сначала в ход пойдет очень острая тонкая игла и черная – под цвет кожи, мысленно усмехнулась Генриетта – нитка.
Вообще, могло быть и хуже. Кость осталась совершенно цела, однако мышца до нее рассечена самым жестоким образом. И вообще, поперечные раны – штука коварная. Продольные заживают куда быстрее и легче.
Он ни разу не вздрогнул, не дернулся, пока она зашивала его руку, но смуглое лицо где-то там, под врожденным загаром, было бледным.
- Это первый раз, - поделился Фемто, слабо улыбаясь и жмурясь от боли. – Раньше меня ни разу даже не задевало. Все шишки доставались Ле. Наверное, каждым своим шрамом он обязан мне…
- Не говори ерунды, - добродушно отмахнулся Ле. – Для тебя у меня слишком много шрамов.
- Первый точно мой, - заявил Фемто с ноткой наигранной гордости.
Ле-Таир рассмеялся.
- О да, - согласился он. – Кто бы спорил.
Генриетте определенно нравилась роль врача. Тем более что получалось пока не так уж плохо.
Место шва она бережно намазала зеленоватой мазью, а поверх наложила повязку, не слишком тугую, чтобы не навредить.
- Двигать ею можешь? – спросила, проверяя качество работы.
Фемто попробовал. Пальцы шевелились, запястье тоже.
- Могу, - кивнул он. – Только больно.
Генриетта задумчиво кивнула.
Внешность обманчива. И то, что выглядит он пока неплохо, еще ни о чем не говорит. Такие раны – не пустяк, даже если их лечить.
Тыльной стороной ладони она осторожно коснулась его лба.
Будет удачей, если под вечер мальчика не свалит лихорадка.
Вот бы заранее напоить его чем-нибудь от жара и заражения, вербеной, хотя бы, или, на худой конец, тем же шиповником…
А еще лучше – показать кому-нибудь, кто зашивал людей не раз и не два в своей жизни. Иными словами, кому-то, кто хоть сколько-то смыслит не только в теории, но и в практике, будь она неладна.
- Твоя очередь, - позвала Генриетта, поднимая голову на Ле. – Иди сюда.
- Нет, - сказал вдруг Фемто, поднимаясь. – Позволь мне.
Она хотела было возразить ему, что он вообще должен сидеть и молчать, но почему-то… не стала. Поняла, что действительно не стоит.
- Ладно, - покорно согласилась и предложила, протягивая все тот же пузатый темный пузырек:
- Хотя бы это возьми.
- Что это? – Фемто принял вещицу и принялся разглядывать ее – без подозрительности, только с любопытством.
- Окопник, - пояснила Генриетта. – Раны заживляет только так.
Он улыбнулся ей. У него была чудная улыбка. Такие белые зубы – и теплое чувство того, что весь мир принадлежит тебе и только тебе, волной накрывающее с головой…
После такой улыбки Генриетте захотелось тряхнуть головой и протереть глаза. Просто магия какая-то.
И демон побери, он ведь абсолютно искренен. Насколько она может видеть – а ей хочется думать, что видеть она может хорошо, далеко и глубоко – он ничего не скрывает и не пытается ей манипулировать. Просто он всегда так улыбается. Всем.
Богиня, спаси и помилуй.
Ле, следуя ее примеру, сидел на земле. Пока она занималась с Фемто, он расшнуровал наручи и стянул рубашку.
У Генриетты перехватило дыхание, когда она на него посмотрела. Мимолетный взгляд скользнул было мимо, затормозил и дернулся назад.
Рана была пустяковой, насколько отсюда можно было разглядеть. На боку чуть глубже, но ближе к середине спины, там, где позвоночник, и вовсе сходит на нет, превращается в царапину, едва повредившую кожу. Если по неосторожности не будет заражения, такая вмиг заживет.
Рубленые раны в спину и грудь всегда лучше, чем колотые, если позвоночник остается цел. Просто там, за ребрами, у человека столько сложных и необходимых органов, что сломать какой-нибудь из них – раз плюнуть, и тогда вся система выходит из строя. Умирает, иными словами.
- А ты действительно везучий, - заметила Генриетта. – Тот парень тебя почти не задел.
Она не понимала, что говорит. Слова, которые она произносила, имели лишь одну цель: не дать ей всплеснуть руками, ахнуть и воскликнуть: «Милостивая Богиня, как же так вышло?»
Еще она искренне надеялась, что ее глаза в скором времени решат сфокусироваться на точке где-нибудь в другой стороне, потому что она за них не отвечала и не могла заставить их перестать пялиться.
Рана была пустяковая. И шрамы от других ран, тонкие и длинные, тоже смотрелись совсем безобидно. Особенно много их было на плечах. Но она никогда бы не подумала, что уродливые, бугристые рубцы, портящие его руки и кусочек лица, завладели всем его торсом. На спине живого места не было. Как будто – как будто его долго сжигали на костре, но не смогли или просто запамятовали довести дело до конца…
Где надо побывать, чтобы заполучить такие?
- Будь добра, - попросил Фемто и кинул ей рубашку Ле, - попробуй прополоскать ее. Кровь должна отойти, пока свежая.
Генриетту словно выдернули из ямы, сняли наваждение.
- Давай тогда сюда и перчатки, - вздохнула она.
Перчатки таким же образом перелетели к ней.
Она полоскала рубашку в ледяном ручье до тех пор, пока пальцы от холода не покраснели и не стали как деревянные. Зато кровь и правда отошла – остались лишь бледные, едва различимые следы, которые и не увидишь, если не знать, где они должны быть.
С кожи перчаток алое и соленое отмывалось еще лучше.
Нет… Фемто точно не прав.
В таких шрамах он не может быть виноват. Просто не может, и все.
Она выжала рубашку и стала наблюдать.
Фемто закатал разорванный рукав, чтобы пятна крови не бросались в глаза, а потом и второй, для симметрии. Когда он обрабатывал рану и накладывал повязку, его движения были быстрыми и привычными. Похоже, ему уже не впервые приходилось заниматься подобными вещами.
Впрочем, чему тут удивляться. Если за тебя ранят кого-то другого, самому тебе ничего не остается, кроме как научиться врачевать раны…
Потом Ле натянул перчатки и мокрую рубашку, радуясь, что дни стоят еще теплые, Генриетта собрала свой сверток, Том собрал лошадей, не найдя в окрестностях друзей их врагов, и нужно было продолжать путь.
Томас встретил Фемто пристальным взглядом, на что тот улыбнулся и успокоил коротко, принимая поводья своей лошади:
- Порядок, Том. Со мной все нормально, правда.
Генриетта не выдержала. Она просто обязана была спросить.
- Сколько тебе лет?
Фемто помедлил с ответом, словно считал в уме.
- Двадцать один, - сказал он наконец.
Чего-о?
Генриетта не поверила своим ушам. Да быть такого не может. Нет, никак, это совершенно невообразимо. На вид – на вид, если считать, видя лицо и слыша голос, ему пятнадцать. Ладно, пусть шестнадцать, но это верхняя планка. Шестнадцать и ни годом больше.
- Я… - только и смогла проговорить она, - я не дала бы тебе столько…
Фемто с улыбкой пожал плечами и запрыгнул на лошадь.
- Маленькая собака до старости щенок, - сказал он.
«Ты действительно везучий»…
Да-да. Он удачлив до демонят. За подтверждением никогда далеко идти не приходится.