Лйорр отвел взгляд.
Фемто едва заметно удовлетворенно кивнул, прикрыл глаза и велел:
- Выходи.
И Лйорру, в общем, ничего другого не оставалось.
Он не был уверен, что солнечный свет его не убьет, и сомневался, что помнит, как выглядит мир вокруг. Тем не менее, страшно ему не было. Ему никогда не бывало ни страшно, ни грустно.
Впервые за семь лет – почти семь, если пытаться быть точнее – он покидал свою башню. Он сделал шаг.
И, стоило ему переступить порог, глубокая темная трещина с опасным хрустом пробежала по гладкому боку прозрачной сферы. Она ветвилась, пока не оплела ее целиком, а когда оплела…
Сфера тихо звякнула.
И разбилась.
Упала на пол горой блестящих осколков, а голубой свет, заключенный в ней, метнулся в сторону, словно птица, выпущенная из клетки, и, разделившись на сотню струек-лучиков, вылетел наружу через тонкие щели между камнями.
Лйорру, давным-давно отвыкшему от темноты как таковой, сразу стало очень темно.
- Вот и чудно, - услышал он молодой голос Фемто, расцвеченный странными, отнюдь не детскими интонациями.
Вместе со сферой развалилась и иллюзия. Смолкли голоса и смех, погасли огни, снова осыпались бойницы. Черный замок умер. Впрочем, он и так давным-давно уже был мертв.
Генриетта решительно не могла ничего понять.
Нет, конечно, многое в жизни было выше ее понимания. В частности, почему мужчины смотрят на нее квадратными глазами, когда она надевает брюки – как будто не понимают, что кататься на лошади в юбке есть удовольствие, мягко говоря, сомнительное. Или, например, как происходит наследование в сложной феодальной системе одного из соседних крошечных королевств, которых в горах понатыкано гораздо больше, чем склонны думать жители равнин.
Но именно сейчас и именно здесь Генриетта отчаянно не понимала, куда делась жизнь.
Подъезжая, они слышали звуки, они видели свет, потихоньку зажигающийся в окнах, и тени, мелькающие на фоне этого света. Но вот она соскочила с лошади, и только подошвы ее сапог коснулись земли, почти сплошь состоящей из камня – и все просто… исчезло.
Как будто умерло, перестало дышать.
Ле-Таир услышал это первым. Генриетта же сначала увидела его нахмуренные брови и то, как он поднял голову, прислушиваясь. И только потом услышала сама.
- Что… - пробормотала она, затравленно озираясь по сторонам, - я… я не понимаю…
- Тише, - сказал Ле. – Не паникуй. Пойдем внутрь.
Она чувствовала себя замороженной и отреагировала лишь тогда, когда он прикоснулся к ее плечу.
Шла, как во сне. Как во сне, открыла незапертую изнутри дверь, и разруха и заброшенность, представшие перед ней за дверью, тоже казались всего лишь дурным, бессмысленным сном.
Ле отстал, настороженно оглядывая стены, Том замер в дверях, но Генриетта о них не думала. Ни о чем не думала.
Услышав шаги на лестнице, она судорожно дернула голову на единственный живой звук в страшной, густой тишине. Такая обитает только в старых, огромных домах, если их нечем наполнить.
Фемто спускался по ступенькам, ведя по пыльным перилам тонкой темной рукой, а за ним следовал Лйорр.
Лйорр…
Если он покинул башню, значит, значит…
Значит, все катится к демонам.
Больше всего сейчас ей хотелось закрыть глаза, а потом открыть – и чтобы все было как надо, хотелось заорать: «Да что здесь происходит? Что уже произошло?» Хотелось понять.
Но свербящая горящая точка на обратной стороне ее переносицы вдруг превратилась в раскаленный гвоздь, всаженный ей в череп, и не давала сосредоточиться, не давала думать.
Генриетта никогда-никогда не смогла бы объяснить, почему сделала то, что сделала дальше, потому что это делала не она.
Она спала. Или была не в себе, демон разберет.
Случайно поглядев на Генриетту, Ле встретился глазами с ее замороженным, неподвижным взглядом.
А потом – потом она шагнула вперед и коснулась его щеки, коснулась его кожи голой рукой.
Он не успел ее оттолкнуть, отшатнуться, потому что в следующий миг она поцеловала его.
Это было похоже на картинку, изображающую старую даму. Если посмотреть на нее под определенным углом, еще можно увидеть молодую хорошенькую девушку, но никогда не обеих сразу. И никогда не удается поймать момент, в который одно лицо становится другим…
Тут было так же. В тот самый миг, когда чужие губы коснулись губ Ле, тело под его руками изменилось.
Без звука, без шороха упала в нижнюю колбу последняя несуществующая песчинка.
Будь у напольных часов за его спиной стрелки, они остановились бы.
Скучную серость живых глаз без остатка поглотила безумная, нестерпимая, абсолютная зелень.
- Пробил час, - с улыбкой промолвила Богиня.
Лйорр рухнул бы перед ней на колени, не будь она Богиней, а не каким другим божеством, а он – ее самым верным священникам.
- Что ты сделала с девчонкой? – холодно спросил Ле, отстраняясь.
- Не переживай, - усмехнулась Богиня, - ее детская душонка все еще при ней. Когда я уйду, она вернется. Но мне же нужно было привести тебя сюда.
Ле кивнул.
- Я все думал, когда ты явишься, - поделился он. – Ждал тебя на пятый год, но, раз ты не пришла тогда, было бы умней всего понять, что до седьмой годовщины мне бояться нечего.
- Я выполняю условия, - сказала Богиня. – Никто не сможет попрекнуть меня тем, что я дала тебе меньше времени, чем обещала.
Фемто, до того момента стоявший как громом пораженный, шагнул вперед, резко выдохнул:
- Ты!..
Он узнал ту, кого никогда не видел.
Богиня повернулась к нему, и поначалу ее взгляд не выражало совсем ничего, как будто Фей был мухой, меньше, чем мухой. Потом ее красивое лицо озарила широкая улыбка. Но сказать она ничего не успела, потому что Фемто – о, какая ненависть горела в его черных глазах! – влепил ей пощечину.
Ле ожидал чего угодно. Взрыва, крика. Но только не звонкого удара плоти о плоть.
Богиня выпрямилась, с видом крайнего изумления коснулась покрасневшей щеки кончиками пальцев.
- Оказывается, бунтарство – это заразно, - проговорила она, и губы, алые, как закат, снова нарисовали погасшую было улыбку на фарфоровом лике. – И как тебе только не стыдно, Ле-Таир. Испортил невинного ребенка. Он ведь был просто прелесть, кроток, что твой агнец…
И, даже не договаривая толком, она ударила Фемто по лицу с такой силой, какой иная лошадь позавидовала бы, лягая задней ногой.
Темноволосая голова дернулась, поворачиваясь в профиль, но Фемто не двинулся, не двинулся его взгляд, устремленный куда-то в сторону.
Как будто и не бывало добрых десяти лет. Сейчас он был все тем же мальчишкой, что и когда-то, напуганным до слез и злым на свой страх…
Богиня ударила бы еще раз, если бы Ле не схватил ее за руку.
- Не тронь, - предостерег он. – Не забывай, зачем пришла.
Она уставилась на него своими невыносимыми глазами, как будто уже успела забыть, что он здесь, но сейчас снова вспомнила.
- Что я вижу, - проговорила она так, словно разглядывала его душу на свет. – Столько лет прошло, а ты до сих пор не понял, что такое «смирение»… Зато прекрасно знаешь, что такое «долг», верно?
Ле кивнул.
- То, что задолжал, нужно отдать, - сказал он. – Хочешь того или нет. У нас был уговор.
- Все такой же человек слова… - вздохнула Богиня и снова будто потеряла к нему интерес. Повернулась на каблуках, не торопясь обвела взглядом декорации.
- Хорош же ты, - проговорила она псевдозадумчиво. – Неужели ты доверяешь чужим людям, а своим – даже не сказать, что друзьям, просто своим – и слова не сказал о том, что происходит? Не рассказал про то, что мальчишку я как-то раз уже проклинала, и про то, куда ходил, тоже не рассказал?
Ле едва не скрипнул зубами. Она могла бы не спрашивать, потому что прекрасно знала, что он не сказал. Она видела насквозь и его, и Фемто, и Тома, и всех, кого хотела видеть. Но этак изящно она обратила на это их внимание. Показала, что он – не доверял. Что он – лгал им.