— Тогда просто открой дверь.
— И что?
— И ничего!
Сухарев слушает, как дочь всхлипывает, отплевывается, шуршит одеждой. Он представляет, как она умирает за дверью, съежившись, подтянув к животу длинные ноги. Только слова ведьмы о проклятии останавливают его. Все достанется мне, думает Сухарев, все, что сейчас ее, достанется мне.
— Лара, — зовет он.
Дочь стучит в дверь.
— Лара, — тихо говорит Сухарев, — ну подумай сама. У тебя нет причин для ненависти ко мне.
— Сто тысяч причин, — цедит Ларка.
Чувствуется, как ей больно, как ее вжало в бетон лестничной площадки, с каким трудом ей даются слова.
— Я люблю тебя, Ларка, — шепчет Сухарев.
Слезы текут у него из глаз.
— Заткнись! — отвечает из-за двери дочь.
Она вскрикивает и сучит ногами, словно на реплику кто-то дал ей поддых. Сухарев знает, как это — умирать от ненависти. Разницы, кто ты — ее источник или ее цель — нет никакой.
— Лара.
— Говнюк!
— Лара.
— Ненавижу! Ой, больно!
Ларка с присвистом тянет воздух. Сухареву становится так жалко свою несчастную дочь, так жалко нелепого ее чувства, что он сжимает пальцы на головке ключа, вставленного в замок. Ну и ладно, думает он. Получу все, что причитается. Это не страшно. Боль за дверью страшнее. Может, на этом все и кончится.
Сухареву легко.
Ему кажется, что он делает шаг через бездну, когда поворачивает ключ. Длинный-длинный шаг. Почти полет.
Клац!
(В оформлении обложки использована фотография с https://pixabay.com/ по лицензии pixabay, разрешающей ее свободное, в том числе, коммерческое, использование)