— У тебя еще сорок минут, — бросает Светка.
Сухарев складывается, присаживается перед дочкой на корточки.
— Лара, а что ты любишь?
— Маму!
Ларка обнимает Светкин бок.
— А еще?
— Маложеное!
— Хочешь, я тебе куплю? — спрашивает Сухарев.
Ларка осторожно кивает.
— И мне, — добавляет Светка. — Шоколадное или крем-брюле.
Тогда он трогает Ларку за сандалик.
— А я уже не буду тогда говнюк?
Звучит это заискивающе и стыдно, только ничего с собой поделать Сухарев не может. Ларка прищуривает один глаз, словно оценивает возможные перемены.
— Нет! — кричит она.
Светка пихает ее локтем — слишком громко. Сухарев подхватывается.
— Тогда я сейчас.
Уже по пути в магазин ему приходит в голову, что «нет» можно понимать двояко. И так, будто после покупки мороженого он больше не будет говнюком, и наоборот, что мороженое никакой индульгенцией ему не является. Сухарев выбирает первый вариант. Хочет в него верить.
Он покупает три вафельных стаканчика и несет их, прижав к груди, как когда-то Ларку из роддома.
— А попить? — спрашивает Светка.
— Ты же не говорила, — отвечает он.
— Господи! И кто ты после этого?
Три стаканчика. Разные скамейки. Сухарев не ест, наблюдая, как Ларка облизывает верхушку мороженого розовым язычком. Жмурится от удовольствия. Совок отложен в сторону, но находится под рукой, чтобы врезать, если кто-нибудь покусится. Вот хоть Сухарев.
— Что нужно сказать папе? — наклоняется к дочке Светка.
Ларка нехотя отрывается от крем-брюле.
— Ну! — требует Светка.
Ларка смотрит на Сухарева.
— Папа — говнюк! — возвещает она.
Светка заливисто хохочет. Возможно, он стареет в этот момент на несколько лет, потом оставляет свой стаканчик на скамейке и уходит, забыв попрощаться.
— Вячеслав Юрьевич?
Сухарева деликатно тронули за руку, и он, вздрогнув, медленно, как кит, всплыл сознанием из воспоминаний.
— Да?
Женщина, наклонившаяся к нему, улыбнулась. Строгий костюм, назойливая брошка с камешком на отвороте.
— Вам придется подождать еще минут десять.
— Хорошо, — сказал Сухарев.
— Марфа Степановна просит прощения.
— Ничего. Я понимаю.
Женщина еще раз улыбнулась и ушла за стойку. Сухарев пошевелился в кресле, в очередной раз оглядывая помещение. Горели настенные светильники, но свет их был приглушен, томен, и вкупе с темно-синими переливчатыми обоями будоражил воображение, создавал ощущение причастности к чему-то тайному, запретному и нужный настрой. Что творилось, что творится, что прахом пойдет…
Слышались шорохи и скрипы, от стойки периодически наплывал сладковатый дымок ароматических палочек. Просторный затененный коридор, разделенный прозрачными занавесками, от дверей по ковровой дорожке уходил прямо в смертельно-алый, беспокоящий прямоугольник стены. Там прятался незаметный поворот, но казалось, будто это тупик, расстрельная, жуткая, приготовленная для посетителя сцена. Ну-ка, повернитесь к нам затылком, гражданин! Смотрите прямо перед собой!
Оглушительно тикали часы.
В нише помимо кресла с Сухаревым прятались низкий журнальный столик и кожаный диван. У стены напротив стояло пять простых стульев. Даже гипотетическая очередь к Марфе Степановне, исходя из предметов мебели, видимо, никогда не превышала десяти человек. Ну, разве что, кто-то, придя не по записи, согласился бы провести время ожидания на ногах.
Сухарев был рад, что оказался вторым по счету.
Случай у его предшественника, видимо, был сложный, и сеанс его продлевался уже третий раз. Впрочем, деньги уже были внесены в кассу, чек пробит, а Сухарев никуда не торопился.
Как было. Ларке — семь.
Первое сентября. Светка упросила Сухарева прибыть на школьную линейку. Ты же отец! Твоя дочь в первый раз пойдет в школу! Вот и поучаствуй в ее жизни. Ты же хочешь наладить с ней контакт? Или не хочешь? Пусть девочка увидит тебя на линейке. Пусть знает, что тебе тоже важно побыть с ней рядом в такой день.
Сухарев не испытывает энтузиазма. Наоборот, он думает, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Только упустить случая увидеть Ларку не может.
Первые классы стоят у широкого крыльца. Родители с телефонами и фотоаппаратами тесно расположились с краю. Пять учителей хлипким кордоном защищают центральный вход. Мимо них проскальзывают ученики старших классов.
Небо синее. Асфальт выметен, желто-коричневые кучи осенних листьев громоздятся в отдалении. На ветках растущей у крыльца липы расселись сороки. Внимательные сороки очень хорошо ему запомнились.