- А как быть с вероотступниками? Вот вы, святой отец, заступились сегодня за мальчишку? – Андерссон вылил в кружку остатки вина, с сожалением заглянул в пустой кувшин, поставил его и одним махом проглотил благородный напиток.
- Я уже объяснял вам, ваша милость, о том, что московиты не являются вероотступниками. Об этом знает любой знакомый с историей христианства и Святой церкви. Практика объявления всех тех, кто нас не устраивает, вероотступниками порочна. Выжигая то, что вы пытаетесь называть еретической заразой, мы увеличиваем число тех, кто станет ее защитником.
- Но вы же не попросили меня сохранить жизнь всем остальным?
- Вы судили их за то, что является по разумению светских властей преступлениями, которые не имеют отношения к делам церкви. Это было ваше право, хотя, возможно, я и не согласен с вашим решением. Beati qui in Domino moriuntur. – отрезал приор.
- Но разве в нашей местности нет колдуний, нет одержимых бесом? – не унимался старый рыцарь.
- У нас нет лекарей! Это я могу заявить вам с полной ответственностью. Мои монахи собирают лечебные травы, ибо и я знаком с ними и передаю свои знания им. Этими настоями мы пытаемся облегчить участь тех, кто нуждается не только в духовном, но и телесном облегчении в недугах. Но каждая трава имеет массу свойств, от самых полезных, до самых опасных для человека. И если мы это делает, строго следуя тем пропорциям, что определены наукой, не только составляя само лекарство, но и дозировано выдавая его больному, то часто случается, что те, кто обладает подобными знаниями, что почерпнуты или из древних книг, или из самой мудрости человеческой, что свидетельствует о Божьем провидении, наделившим знаниями этих людей, не удосуживаются проследить за этим. И тогда лекарство может стать ядом. Недаром древние греки называли это одним словом «pharmacon». В таком случае, моя задача, как судьи, выяснить был ли в этом умысел, то есть отравление, или трагическая случайность. Очень часто мудрецов, обладающих древними знаниями, могут обвинить по невежественности, и назвать ведунами.
- Но разве не существует различных книг, посвященных магии, что являются порождением сатаны? – спросил пораженный услышанным от приора одного из самых суровых католических орденов, да еще и главного инквизитора их края.
- Раз они существуют, значит, такова воля Творца! Человек, вооруженный твердой и незыблимой верой, узреет в древних книгах, пусть это будет даже каббала или сочинения языческих авторов, Божественный свет Знания. Ведь древние книги, только лишь потому, что сочинены они теми, кто не знаком был с христианством, могут и несут величайшую мудрость переданную Создателем человечеству, ибо Господь наш существовал вечно, но мы пришли к нему всего полторы с небольшим тысячи лет назад через Сына Божьего и стали называться христианами! А сколько открытий науки считалось до определенного момента магией и ересью? Разве использование пороха и огнестрельного оружия нельзя причислить к магии? Мощь взрыва разрушающего крепостные стены, что это? Магия или наука – Божественный промысел?
- Порох… Но, как же без него… - ничего не понимал наместник.
- Его изобрели китайские мудрецы, поклоняющиеся идолам. – доминиканец посмотрел на рыцаря торжествующе. Наместник, уже окончательно запутавшись в том, как отличить науку от ереси, решился задать доминиканцу самый волнительный для него самого вопрос – о протестантизме.
Немного подумав, приор тряхнул головой, словно решившись на что-то и заговорил:
- Я знаком с сочинениями этого священника из Виттенберга. Лютером владеет воинственный дух, порождающий вокруг себя вражду, тяжбы, ревность, гнев, ссоры, расколы, зависть и убийства. Лютер говорит первое, что приходит ему в голову, а потом защищает свои высказывания с жаром и настойчивостью; Лютер поворачивает, переворачивает и выворачивает наизнанку каждое слово из Святого Писания, пока весь контекст не зазвучит по-другому. Он утверждает, что воля человека настолько порабощена грехом, что пока Бог по своей благодати не освободит ее, то человек не только не способен уподобиться Христу, но даже стремиться к нему. А как же надежда на безграничную милость Господню? Она и говорит о том, что человек не потерял способность стремиться, а значит, не утратил свободу своей воли. Да, человек неоднороден. Да, первородный грех Адама не прошел мимо природы человека, негативно изменив ее, и я готов принять его закабаляющее действие, в том числе и на человеческую свободу. Но, однако, даже после греха, свобода природы человека, оказавшись испорчена, не исчезла безвозвратно - она осталась - искоркой разума, отличающей добродетельное от недобродетельного. Также как и присутствующая некая воля, позволяющая, несмотря на склонность к греху, стремиться к добродетели. Само такое стремление как раз воплощает человеческую неоднородность: его наличие говорит о светлой стороне человека, побуждающей устремляться к праведности, к которой, и в этом проявляется его отягощенность грехом, сам он может только стремиться, не обладая ею. Так вот, именно такое стремление есть у всех, как "отметина" неиспорченной грехопадением свободной человеческой природы. Но у одних людей для его осуществления достаточно собственно человеческих сил и усилий, которыми можно вымолить "оправдывающую благодать", а у других оно остается бездейственным и бессильным, если на человека не спустится сама особая благодать. Я не приемлю лютеровский радикализм, исходящий из принципа "или-или" и основанной на полной ничтожности человека, а могу лишь предложить вместо него рассматривать неоднородность греха и невинности человека, всемогущей благодати Бога и свободы воли человека. После первородного греха, но значительно больше - после личного греха и свобода утрачена не полностью, и нет абсолютного рабства. Появилась слабость зрения, но не слепота; появилась хромата, но не гангрена; нанесена рана, но смерть не наступила; приблизилась болезнь, но не гибель. Ведь остается какая-то искорка разума, остается какая-то тяга к добродетели, пусть и недейственная. Но она - ничто не из-за того, что ее самой по себе недостаточно для возвращения прежней свободы, а из-за того, что раненая и истощенная, она не в состоянии сделать того, что могла; однако же она обращает все остатки своих сил для ободряющей благодати!