Так и принял Василий державу отцовскую. Воевал Казань, да неудачно, в сношениях с Литвой изъявлял на словах миролюбие, но стремился вредить ей тайно. Принял знатного князя литовского Михаила Глинского со сродственниками, что бежать вынужден был с Литвы, не ужившись с новым королем Сигизмундом. Поручил ему Василий III воевать Смоленск. Глинский набрал в Богемии и Германии связями своими многих людей в ратном деле искусных и взял древний русский город, ожидая получить Смоленск в удел наследственный. Но Василий посчитал сие наградой чрезмерной и откинулся от руки великокняжеской Михаил Глинский. Уличен был в связях с Сигизмундом, отчего схвачен и посажен под замок.
Покончил Василий и с вольностью псковской, как ранее отец его со старшим братом - Новгородом. Лишили псковичей колокола вечевого, обрадовали ныне наместниками государевыми – боярином Григорием Давыдовым и конюшим Челядниным.А тем временем в Думе разлад… волками смотрят друг на друга Шуйские да Морозовы. Отвернешься, вцепятся друг другу в глотку. Жив покуда великий князь смиреют под его взглядом, опускают сверкающие очи к долу.
Сам-то Василий III склонен более доверять суздальским - Шуйским да Горбатым, оттого и большинство их в Думе, четверо против трех Морозовых. Доверяй, да с оглядкой, глаз за ними нужен, зазеваешься, волю дашь, так и на престол великокняжеский замахнутся. Оттого и одного из Морозовых приблизил – Михаила Тучкова. Стар, да умен боярин, хоть и рад был в прорубь спустить всех суздальских с камнем на шее, да не пойдет против воли государевой, вот и сродственников своих осаживает.
Хорошо боярин Захарьин есть да дворецкий Шигона. Только с ними может великий князь поделиться сокровенным. Только им доверяет. Захарьин степенный дородный старец, долго думает всегда, с ответом не торопится, молвит зато крепко, да верно, как припечатает. Василий вспомнил, как по молодости, злиться начинал, медлительности боярина раздражаясь, покрикивал. А Захарьин пожал плечами раз-другой, в глаза глянул великому князю безбоязненно, да молвил:
- Попусту молоть, ума большого не надо. Знаю, что великий князь московский ждет от боярина ответа не скороспелого, а думанного, вымученного, оттого и не спешу с речами.
И правда, перестал Василий III торопить Михаил Юрьевича, зато и советы, на вес золота получал.
Шигона… он другой… Будто наперед читает мысли великокняжеские, начнут говорить, а у Поджогина, его дьяки мудрые уж и текст набросали, из рукава широкого вынет, да зачтет. Сам-то худой, гибкий в стане, борода узкая, да длинная, шаг крадущийся, будто рысий, да и глаза кошачьи зеленые с бесовинкой. Но предан, как пес.
Что бояре думные, Шуйские с Морозовыми… за братьями своими нужно приглядывать – за Андреем, Юрием, да Симеоном. Хоть и получили они уделы по завещанию отца, один в Старице, другой в Дмитрове, третий в Калуге, Василий все равно ограничил в правах братьев. Даже жениться не позволял! Симеон бежать в Литву пытался – не дали! Осерчал тогда Василий, лишь по малолетству простил брата. Вот он корень всех бед великокняжеских, раздумий тяжких, ночей бессонных, да молитв и паломничеств бесконечных – бесплоден брак его с Соломонией. Умрет Василий бездетным – престол одному из них достанется. Ни Литва с Крымом, ни казанские дела занимали мысли князя, вот, что камнем висело на душе, виски сжимало обручем стальным от неразрешенности сей беды, что грозила княжеству московскому.
Молчала боярская Дума, ни слова о том не произносилось, только Василий молчание их по-своему расценивал – помру, то-то распри начнутся. Все в ход пойдет, и нож и отрава.
Сколь уж лет с Соломонией прожили, да не дает Господь наследника… Василий вспомнил, как отец его женитьбой занимался, как мечтал породниться с датской царевной Елизаветой. Даже войну начал со шведами, чтоб угодить другу своему Хансу I Датскому. Война кончилась восстановлением Кальмарской унии, а с ней и дружба, как скатерть в обед, поели и убрали со стола, вся и дружба сплыла. Царевну датскую за курфюрста бранденбургского выдали. Рассвирепел тогда Иван III, да что делать, не идти ж против всей Европы войной. Тут и грек мудрый, что из окруженья Софьиного был, надоумил, рассказав притчу древнюю, византийскую. Да не выдумал ее Траханиот , из жития Филарета Милостливого почерпнул. Когда Ирине, императрице византийской, нужно было сыскать невесту для своего сына Константина, повелела она, не мудрствуя лукаво, собрать ко двору лучших красавиц империи. Из них и выбрала – Марию, внучку того самого Филарета.