- Что ж творят их святейшества? – рыцарь даже понизил голос.
- Пий II прославился сочинением скабрезных книг, посвященных лишь плотским утехам. Сикст IV обложил податью все публичные дома Рима, лишь бы наполнить казну, уподобившись язычнику Веспасиану, Александр VI погряз в собственном разврате, кровосмешении, и отравлениях всех неугодных его святейшеству, ему скорее подобало называться «аптекарем Сатаны», а не наместником Господа нашего на земле. А Лев X проводил все время в бесконечных празднествах, балах и охотах, забыв и о молитве, и о том, как подобает вести себя первейшему из христиан. – Отец Мартин произнес все это скороговоркой, не поднимая головы, и не отрывая взгляда, который был прикован к букашке, что пыталась вскарабкаться на железный сапог наместника Андерссона.
- А нынешний?
- Климент VII? Тот же Медичи! Все это Борджиа, Орсини, Медичи – итальянские князья, думающие лишь о собственных удовольствиях и прибылях, погрязшие в разврате и непотизме .
- А что же ваши… доминиканцы, вы же «псы господни», так, кажется, переводиться с латыни название вашего ордена? – Монах кивнул, но после резко вскинул голову и вновь посмотрел прямо в лицо наместнику, заставив последнего вздрогнуть от колющего взгляда.
- Мы разбросаны по всему свету! Хотя был один наш собрат, Иероним Савонарола , который восстал против разврата папской курии. Он их назвал arrabiati – «беснующиеся». Он призывал святотатцам вырывать языки, а развратников, кровосмесителей и предающихся содомским грехам – сжигать. Их, а не тех ведьм и колдуний, что призывают нас - доминиканцев истреблять повсеместно! Но что он мог в одиночку? Когда против него стоял самый главный «беснующийся» - папа Александр VI! Папа предлагал ему даже кардинальскую шапку, лишь бы прекратил свои проповеди.
- И какова судьба этого храбреца?
- Его сожгли по приказу Александра VI 23 мая 1498 году во Флоренции.
- Да… - старый рыцарь даже сдвинул свой берет назад, ошеломленный услышанным. – А что вы думаете, по поводу учения Лютера? Хотелось бы правильно разобраться во всех этих новых толкованиях веры.
- У истинной веры не бывает различных толкований. Но, - видя, что наместник хочет еще что-то сказать, поспешно добавил, - это долгий разговор, ваша милость.
Наместнику очень важно было разобраться во всех тонкостях религиозного противостояния надвигавшегося на страну. Приор доминиканского монастыря вызывал заслуженное уважение у старого воина. К его советам следовало прислушаться, тем более, то, что происходило в последние годы, требовало принятия решения – на чьей стороне окажется Андерссон.
Видя, что наместник стоит в ожидании ответа, монах согласился:
- Приходите вечером, ваша милость. После вечерней мессы.
- Я буду! – И грохоча стальными сапогами рыцарь Ганс Андерссон, наместник и владыка Приботнии удалился в свою резиденцию - огромную каменную башню посреди крепостного двора.
Монах посмотрел ему вслед, набрасывая обратно на голову капюшон:
- Всех вас сейчас занимают вопросы власти, а не веры! – пробормотал чуть слышно и, перебирая четки, чуть сгорбившись, медленно побрел со двора.
Глава 3. Мальчишка.
Дойдя до монастырских ворот, приор чуть поднял и тут же опустил кольцо на калитке, издав лишь один, едва слышный звук. Дверь моментально отворилась, пропуская отца Мартина в обитель.
- Где мальчик, брат мой? – коротко спросил он склонившегося в поклоне монаха.
- В трапезной, высокочтимый владыка. – Не разгибаясь, отвечал монах.
Монастырская трапезная представляла из себя продолговатую комнату, стены которой, как и всей обители, были выложены крупной каменной кладкой на растворе, без малейшего намека на какую-либо дополнительную отделку. Из всех украшений здесь присутствовало лишь распятие, а из мебели – один длинный грубосколоченный стол, две такие же скамейки с двух сторон и единственное кресло - приора в главе, сразу за изображением Христа.
Мальчишка сидел за столом, положив руки на стол и уткнувшись в них своей кудрявой головой. За его спиной молча крестив руки на поясе стоял еще один из братьев-доминиканцев. Увидев вошедшего приора монах склонился в глубоком поклоне, а затем повинуясь жесту настоятеля беззвучно удалился, оставляя их наедине.
Отец Мартин присел рядом с мальчишкой и дотронулся до его кудрей. Тот встрепенулся и словно ужаленный отскочил в сторону и ненавидяще уставился на монаха. Его кулаки сжались, словно готовясь к последней схватке с врагом. Приор вздохнул и отвернулся вполоборота от мальчишки, но краем глаза держа его в поле своего зрения. Выждав какое-то время, когда мальчик чуть расслабился, приор внезапно задал вопрос: