Мир изменился. Рим из крошечного поселения превратился в столицу огромного государства. Взявшие в конце концов верх популяры стремятся отобрать власть у замкнутого сословия сенаторов-землевладельцев, чтобы отдать ее в руки единоличного владыки — принцепса. Процесс этот, начатый Юлием Цезарем, был прерван кинжалами заговорщиков. Однако их успех оказался очень недолгим: Октавиан и Марк Антоний, сторонники Цезаря, одерживают победу при Филиппах над «тираноубийцами» Брутом и Кассием.
После этого вспыхивает непримиримый конфликт уже между двумя цезарианцами: с одной стороны Октавиан, готовый пойти на компромисс со старой сенатской аристократией, с другой — Марк Антоний и его возлюбленная Клеопатра, царица Египта, мечтающие об империи восточного типа, как у Александра Великого. Однако мечта их гибнет вместе с триремами разбитого флота в морском сражении при Акции. Отныне Октавиан, принявший имя Август,[62] оказывается единственным правителем империи.
Августу помогает жена и советник — хитрая и очень умная женщина Ливия Друзилла, «мать отечества». Именно ее дети наследуют позднее высшую власть, а не дети Августа, которые умрут один за другим в результате разных подозрительных болезней и несчастий.
Поэтому после смерти принцепса его место занимает Тиберий, сын Ливии от первого брака. Народ не любит его, но обожает его наследника — героического полководца Германика, племянника императора. Германик, однако, умирает во цвете лет — тоже при загадочных обстоятельствах, — и Тиберий, полностью отстранив от власти мать, на долгие годы уединяется на острове Капри, оставив Рим на волю префекта преторианцев[63] Элия Сеяна, выскочки с безграничными амбициями, который жаждет занять место императора. В конце концов Тиберий казнит его, но вскоре сам падет от руки убийцы, подосланного Калигулой, сыном покойного Германика.
Калигула между тем быстро обнаруживает свою сущность: неуравновешенный человек, за четыре года своего правления он сумел лишь окончательно обескровить остатки сенатской аристократии и растратить императорскую сокровищницу. И командир преторианской когорты по имени Херея, которому поручено было охранять императора, убил его, когда тот выходил со стадиона…
Народ волнуется, кое-кто призывает снова вернуться к республике. Преторианцы опасаются волнений, нужно провозгласить кого-то императором, но кого, если почти весь род Юлиев-Клавдиев уничтожен?
Рассыпавшись по дворцу, солдаты обнаруживают перепуганного человека, спрятавшегося за занавесью в ожидании, когда все успокоятся. Это Клавдий, дядя Калигулы и младший брат Германика, скромный человек, ученый, хромой заика, которому удалось дожить до средних лет, потому что он ни для кого не представлял опасности в борьбе за власть.
Перед обнаженными мечами стражи бедный Клавдий закрывает голову руками, ожидая рокового удара, но солдаты кричат: «Ave, Cesar!»[64] — и провозглашают его императором.
* * *Случайно оказавшись на императорском троне, человек, которого все презирали, войдет в историю как один из лучших правителей Рима: при нем построен порт Остия, сооружен шлюз для отвода воды из Фуцинского озера, возведен огромный акведук, чьи грандиозные руины можно видеть и сегодня. Он написал много книг о языке и культуре этрусков, к сожалению, ныне они утрачены.
Однако жизнь мудрого Клавдия тоже не была безмятежной. В частности, ему не везло с женами. Одной из них была знаменитая Мессалина, мать Октавии и Британика; император очень любил ее. Тем не менее, после того, как императору представили доказательства, что она организовала заговор с целью убить его и посадить на его место своего очередного любовника, Клавдий подписал ей смертный приговор. Следующая жена Агриппина поступит еще хуже: отравит мужа грибами, чтобы открыть дорогу к власти своему сыну Нерону.
При всем этом бурные события в семействе Юлиев-Клавдиев, где нормой стали убийства и заговоры, весьма незначительно сказывались на повседневной жизни простых граждан в первом веке. Империя богата и сильна, промышленность и торговля бурно развиваются, расцветают искусства, единый язык и общая культура объединяют народы, живущие в огромной империи. И впервые в истории у людей появляется привычка мыться каждый день, возродившаяся лишь в начале двадцатого века…
Таков мир в эпоху расцвета классической цивилизации, тот мир, в котором живет и занимается своими расследованиями сенатор Стаций.
Римский календарь
В древнейшие времена в римском календаре, основанном на фазах Луны, было только десять месяцев. От них остались названия: сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь, сохранившиеся во всех западноевропейских языках, хотя на самом деле они уже давно не означают седьмой, восьмой, девятый и десятый месяцы года.[65]
Очевидно, что такой календарь не поспевал за сменой времен года. Постепенно несовпадения становились все значительнее. Поэтому через некоторое время в римский календарь были добавлены еще два месяца (январь в честь бога Януса и февраль в честь богини Фебрис[66]). Год при этом равнялся 355 дням, и каждые два года к нему прибавляли по одному дню, чтобы свести концы с концами.
Но и в таком случае лунный год и год солнечный (то есть время, за которое Земля совершает полный оборот вокруг Солнца) не совсем совпадали. Поэтому понадобилась реформа, и ее осуществил Юлий Цезарь, поручивший Сосигену, астроному Клеопатры, решить трудную задачу — разработать новый календарь.
Александрийский ученый установил годичный цикл в 365,25 суток. Чтобы компенсировать эту четверть суток, каждые четыре года вставлялся дополнительный день после шестого дня перед календами марта. Такой день, а вслед за ним и весь год, называли «дважды шестым».[67]
В этот календарь, действующий и поныне, за два тысячелетия была внесена только одна поправка. Поскольку солнечный год длится на самом деле на несколько минут меньше, чем считал Сосиген, в 1582 году из календаря вычеркнули десять дней, после чего стали удалять лишний день один раз в четыреста лет — из тех веков, которые не делятся ровно на 400, последним таким веком было XVII столетие.
В первом веке были изменены названия двух месяцев: квинтилис и секстилис[68] стали июлем и августом в честь Юлия Цезаря и его преемника Августа. Предложение дать сентябрю имя Тиберия, а октябрю Ливии было отклонено самой императорской семьей.
Если продолжительность месяцев не претерпела изменений со времен Юлия Цезаря, то система счета дней внутри месяца теперь принципиально иная. Мы просто нумеруем дни по порядку, в то время как у римлян в месяце было три главных дня — календы, ноны и иды, и отсчет шел от них в обратную сторону, то есть указывалось, сколько еще дней оставалось до них.
Говоря иначе, поскольку календы соответствовали первому числу месяца, предыдущий день обозначали как день «накануне календ», предшествующий ему — «второй день перед календами» и так далее. Осложнялось дело и тем, что ноны и иды не всегда приходились на один и тот же день: в месяцы, где было 30 дней, ноны приходились на 5-й, а иды на 13-й день, в остальных месяцах ноны приходились на 7-й день, а иды на 15-й.[69]
Для удобства вводились и другие деления, сначала нундины, которые составляли девять дней — срок между одним рыночным днем и другим, позднее, не без влияния астрологии, неделя. Правда, эти деления не имели особого значения, потому что у римлян не было выходного дня. Ошибается, однако, тот, кто думает, будто наши предки трудились неутомимо как пчелы. Несмотря на отсутствие воскресенья, общее число праздничных дней в Риме превосходило даже то, что насчитывается в современной Италии.
Система датировки была, следовательно, сложной, но эффективной, чего нельзя сказать об исчислении времени внутри суток. В Риме день начинался с восходом солнца и заканчивался с его заходом, а ночь — наоборот. И ночь и день делились поровну — по 12 часов, однако, поскольку продолжительность самих часов зависела от времени года, а половина и четверть часа вообще никак не отмечались, приблизительность подобного исчисления трудно даже представить себе в наши времена. Ни о какой пунктуальности при таких условиях не могло быть и речи…