— Мы в пустыне, — прошептала я, слезая с Бисквита.
— Невозможно! Должно быть, это иллюзия.
Джулиан обошел меня и дотронулся до кактуса, только чтобы отдернуть руку назад и посмотреть на кровь, текущую из уколотого пальца.
— Все еще думаете, что это иллюзия? — спросила я, пытаясь скрыть улыбку.
— Настоящая пустыня? Настоящая пустыня! Но как это возможно? — продолжал он бормотать про себя.
Я перебила его, обращаясь к Филипу.
— Как я рада, что крестная дала мне самонаполняющуся флягу для воды и неиссякаемый ломоть хлеба. Сомневаюсь, что здесь можно найти пищу или воду.
Филип осмотрелся вокруг.
— Я более обеспокоен самому быть превращенным в пищу.
Я вздрогнула, когда вой зазвенел в воздухе. Пустыня была домом койотов, и я уверена, что не хотела бы встретиться с дикой собакой, не говоря уже о целой стае, если они передвигались сворами. Что-то толкнуло меня в ногу. Сначала я подумала, что это Джулиан наступил на нее. Дребезжание и ощущение засасывания заставили меня посмотреть вниз и глубоко вдохнуть. Змея обвилась вокруг моей щиколотки, и не просто змея. Белая голова, килевидная грубая чешуя, и трещание на хвосте говорили о том, что это гремучая змея. Я издала пронзительный вопль и практически бросилась в объятия Филипа. Он вытащил свой меч и воткнул в рептилию, разрезая ее пополам.
Уставившись на змею, у меня перехватило дыхание.
— Спасибо.
— Так вот почему вы так беспристрастны и холодны.
Джулиан нахмурился и скрестил руки.
Я выпрямилась, не желая проявлять слабость при нем, и спокойно произнесла:
— Не понимаю, о чем вы.
— Вам нужна обслуга, — Джулиан ухмыльнулся. — Многие регенты держат кого-то на стороне, хотя это чаще встречается у мужчин, чем у женщин. Хотя это отвратительно, у них есть, по крайней мере, вкус и порядочность, чтобы выбрать кого-то из двора. Но обслуга, действительно? У вас вообще нет самоуважения?
Филип с достоинством строго произнес:
— Мы — друзья!
После всего, через что я прошла за последние два часа, я не обладала такой сдержанностью, как он. Я сильно ударила Джулиана по щеке.
— Никогда не говорите обо мне так, будто знаете меня. Вы ничего обо мне не знаете. И не называйте Филипа обслугой. Он уважаемый член гвардии и честный человек.
На лице Джулиана плясала ярость.
— Что бы сказал ваш отец, если бы узнал, что вы напали на принца, чтобы защитить свою драгоценную обслугу?
Сжав челюсти, я ничего не ответила, не желая, чтобы Джулиан знал, как сильно его слова ранили меня. Я дала ему пощечину, но он вонзил нож мне в сердце.
— На вашем месте я был бы поосторожнее, — продолжил Джулиан. — Австрия процветает, но ни вы, ни ваш отец не сильны в стратегии или долгосрочном планировании. Вы запустите свое королевство, и когда так случится, я нападу.
Я с трудом улыбнулась ему.
— Приятно знать, что вы на самом деле думаете.
Он напрягся, вероятно, понимая, что потерял не только мою руку, но и любой шанс на союз.
— Как мне отсюда выбраться? Куда ведет арка?
— Мы должны выполнить задачу, и тогда Бисквит выведет нас отсюда, — я не упоминала, что понятия не имею, в чем заключается задача, и как мы найдем арку. Арка в эту пустынную область появилась из воздуха, но я беспокоилась, что найти выход будет не так просто.
— Отлично, до тех пор я буду в ловушке вместе с вами, — Джулиан бросил на нас презрительный взгляд, будто не он последовал за нами в пустыню добровольно.
Мы шли целую вечность, не видя ни домов, ни людей, только кактусы, несколько ящериц и зайцев. Солнце било в наши затылки, замедляя путь. Хотя у меня было искушение бросить Джулиана после всего, что он сказал, я не могла заставить себя сделать это. Поэтому я разделила с ним воду из фляги и буханку хлеба, надеясь, что он будет слишком благодарен, чтобы попытаться украсть подарки, которые дала мне крестная.
Когда солнце начало садиться, и температура упала, пробили часы. Неужели я впала в бред от усталости и вообразила этот звук? Посреди пустыни не было часов, но я ясно и громко слышала их, а затем страшный жуткий голос донесся изо рта Щелкунчика.
— Осталось всего десять дней. Если ты не разрушишь проклятие, то превратишься в деревянную куклу, и твоя душа будет заперта внутри меня навечно.