Антонин с шумом вытолкнул воздух из легких, подпер подбородок кулаками.
— Тяжелый ты человек, Руквуд.
Мимо них с гордо поднятой головой прошла Лацивия. За ней робко жалась Оливия Хорнби, бросила на Тома боязливый взгляд, но он бровью не повел, так, словно ничего не произошло.
Элджи пододвинул Тому тарелку, содержимое которой больше смахивало на неудачный натюрморт: в центре жареное мясо курицы и хрустящая ветчина, по бокам несколько ложек из избранных салатов, рядом три картофелины, политые соусом, горки мелко нарезанных овощей, горошек и кукуруза, поверх всего громоздились глянцевое яблоко и кусок пирога с печенью.
Том с трудом оторвал взгляд от шедевра, посмотрел на Элджи, криво усмехнулся:
— Задабриваешь?
Элджи звучно шмыгнул носом, стыдливо покраснел.
— Забочусь.
— Хорошо хоть не стал сюда же суп наливать, – вздохнул Том, споро принялся уничтожать натюрморт.
— Он бы налил, – фыркнул Августус. – Да к его приходу супа уже не осталось.
Элджи покраснел еще гуще, видимо устыдившись былого порыва поступить, как и сказал Августус. Том поедал ветчину, хладнокровно игнорируя просительный взгляд Антонина, который даже темечком чувствовал.
— О’Бэксли не видели? – спросил, наконец, Том.
— Зачем тебе? – мгновенно насторожился Августус. Когда понял, что ответа не получит, откашлялся, сказал нехотя: – Здесь где‑то околачивался. Рожа кислая, как гниющий лимон, а глаза так и зыркают вправо–влево, ищет, кому бы нагадить напоследок. Убожество…
Антонин неожиданно грохнул кулаком по столу, глаза сверкнули решимостью.
— Том! Если тебе О’Бэксли по делу нужен, ты только скажи. Да я его мигом приволоку, пусть хоть вопить станет во всю глотку. Одно слово… да что слово… только кивни.
Том взглянул строго.
— Никого не надо волочь. Я сам найду и поговорю. Августус, ты сказал, что О’Бэксли расстроен. Случайно не знаешь чем?
— Случайно знаю, – улыбнулся Августус хитро. – Он мечтал, собственно как и все, провести каникулы дома. Извещение от его родителей то ли сова потеряла, то ли вообще не было отправлено, а, значит, теперь он останется в Хогвартсе на все время рождественских каникул. Представляю, как он огорчился, когда узнал.
— Кто бы мог подумать, – протянул Том. Краем глаза покосился на Лацивию и Хорнби, покидающих Большой зал.
Антонин долго задумчиво смотрел на Августуса, потом заметил:
— У тебя такой вид, словно нашел кошелек с новехонькими галлеонами.
— Что ж мне, по–твоему, вместе с О’Бэксли горевать?
— Ну, хотя бы не так явно радоваться.
— Отвяжись, – буркнул Августус. – Тоже мне святой нашелся.
В такой мирной приятельской обстановке Том завершил обед, после чего весьма вескими доводами попросил друзей не шататься за ним, а лучше заняться «своими делами». У каждого поворота коридора он останавливался, оглядываясь назад, но следом никто не шел. Том вздохнул, признался себе, что чуточку огорчился оттого, что друзья безропотно послушались, и вопреки его воле не рискнули проследить.
Присутствие этих троих, бесполезных и назойливых, нетерпеливо дышащих в затылок, все же крайне воодушевляло. Тому все больше нравилось, как смотрят в глазах с искательностью, так смотрят гиены на величественно пирующего льва. Специально хотелось недоговаривать и оставлять предложения незаконченными или двусмысленными, чтобы каждый раз переспрашивали, просили разъяснить. Нравилось само чувство превосходства, с высоты которого даже расчетливый Августус стоял вровень с Элджи.
В Общей гостиной царила легкая предпраздничная сумятица, у камина – на диванах и вокруг – расположились первокурсники, каждый спешил похвастаться планами на грядущее Рождество. Том осторожно подошел ближе, Гил Като и Кхун Бохом, которые стояли крайними, у спинки дивана, поприветствовали его кивками.
— Привет, Том, – улыбнулся Гил. – Присоединяйся к нам, со смеху помрешь. Феррис такое заливает… но умело, никак разоблачить не можем.
— В другой раз, Гил. Вы О’Бэксли не видели?
Гил умело изобразил рвотный рефлекс, заметив это Кхун зычно хохотнул, пояснил недоумевающему Тому:
— Румор, мягко говоря, не в духе. Я тебе по–дружески советую, не суйся к нему, мы уже пробовали. Мутный он…
Кхун неопределенно махнул рукой в сторону самого дальнего и безлюдного закоулка гостиной, там между статуей мерзкого вида химеры и кадкой с раскидистым хребтогардиусом стояло кресло, из него и торчала пара долговязых ног.
Том прищурился.
— И все же рискну. Потом расскажете, о чем врала Феррис?
— Еще как расскажем, – пообещал Гил.
В шагах десяти от кресла Том чуть помедлил, как если бы сомневался, с какого боку подойти к крайне опасному, а главное – непредсказуемому, зверю. Как там говорил Августус? «Для начала поздоровался бы, затем несколько вопросов о погоде–учебе, а потом спокойно переходи к цели разговора…» Именно так Том и решил заговорить с Румором: рыбу ловят сетью, зверя – капканом, а хитреца – хитростью.