И Ренье понял: он не посмеет открыть Фейнне правду. А правда эта заключалась в том, что Эгрей всего-навсего поспорил с другим студентом. Фейнне, мол, поддастся на ухаживания, влюбится, чуть ли не сама предложит Эгрею свое юное тело, а заодно и свое немалое состояние. «Нужно лишь знать подход к женщине, – уверял Эгрей (и ведь никто не дал ему пощечины, никто не вышвырнул его вон!). – Любая купится на красивые слова, прогулки при луне и вздохи в нежное ушко».
И Ренье сказал герцогине Ларра:
– А что – Эгрей? Он был без ума от вас, как и прочие, но потом наделал глупостей и пропал ни за что.
Фейнне тихо вздохнула, и Ренье подумал о том, что Эгрей не заслуживает даже этого вздоха. Однако внутренний мир герцогини представлялся Ренье таким чистым, полным таких ясных, ярких воспоминаний, что чернить его, помещая туда образ истинного Эгрея, стало бы святотатством.
К счастью, герцогиня перевела разговор на другую тему.
– Вы сказали, что привели ко мне детей Талиессина, но я познакомилась только с девочкой…
Ренье обернулся к брату королевы и сделал ему знак. Тот вышел вперед и ломким юношеским голосом произнес:
– Меня зовут Гайфье.
– Это я знаю, – улыбнулась герцогиня, протягивая ему руку. – Я рада вам.
– Правда? – вырвалось у Гайфье, после чего он густо покраснел.
Рука герцогини, протянутая для поцелуя, перевернулась ладонью вверх, тонкий пальчик согнулся, приманивая мальчика к себе.
– Подойдите.
Гайфье повиновался. Несколько раз он оглядывался на своего старшего друга, но Ренье только кивал, как бы подталкивая мальчика к Фейнне.
Герцогиня Ларра положила руки на плечи обоих детей и развернула их лицом к Ренье. И снова он увидел изваяние – на сей раз не геральдическую фигуру, но грандиозное надгробие под гербом. Странное дело: он не усмотрел в этом дурного предзнаменования. Слишком уж роскошная предстала ему картина: сразу трое прекрасных людей, дорогих ему, полных жизни и любви.
– Что нужно от меня детям Талиессина? – спросила Фейнне.
Ренье набрал в грудь побольше воздуха. Он никак не мог решиться произнести эти слова. Он вдруг понял, что они прозвучат чересчур дерзко.
И тут заговорил Гайфье:
– Мы слышали, ваша милость, что вы умеете входить в эльфийский мир.
– Со мной это происходило несколько раз, – сказала Фейнне. – Я попадала туда, где все устроено по-другому. Где столько света и жизни, что я… могла видеть. Но всегда это была случайность. Я по-прежнему не понимаю, чего вы от меня хотите. Всей душой я желала бы услужить королевскому дому, но не представляю себе, как…
Гайфье упрямо наклонил голову.
– Я вам не верю! – выпалил он.
Фейнне красиво подняла брови, изогнув их дугой.
– Это ваше право, государь.
– Я не государь, а бастард, но я мужчина и вправе не верить лжи! – еще более дерзко сказал Гайфье.
Рука Фейнне дрогнула на его плече.
– Поясните ваши слова, – попросила она. – Сдается мне, их смысл оскорбителен.
Гайфье промолчал. Вместо него заговорил Ренье:
– Выслушайте нас, ваша милость. Фейнне, выслушайте нас. Я знаю, что вы можете провести этих детей в мир Эльсион Лакар.
– В мире Эльсион Лакар этим детям нечего делать, – холодно произнесла Фейнне.
Никогда прежде Ренье не слышал у нее такого тона, и сердце у него сжалось.
Он опустил голову.
– Не это я ожидал от вас услышать.
– В таком случае объясните, чего именно вы ожидали, и я попробую помочь вам, – сказала Фейнне.
– Вы знаете о том, какое зло бродит по Королевству?
– Да.
– Да?
– Что вас удивляет, господин Ренье?
– Я не предполагал, что Элизахар рассказывает вам подобные вещи.
– О, – промолвила Фейнне таинственно, – я их знаю и без Элизахара…
– Источник этого зла – приграничье.
– Наверное. Но это обстоятельство не отменяет другого: королевским детям нечего делать в мире Эльсион Лакар и уж тем более – в приграничье. Вы посылаете дочь Талиессина на смерть, и я не желаю помогать вам в этом.
Эскива шевельнулась под ладонью герцогини и тихо, сердито сказала:
– Я – королева! Я обязана умереть за свой народ, если потребуется. Сбывается проклятие сумерек, которое, сами того не зная, изрекли актеры в тот самый час, когда я появилась на свет. Вам об этом рассказывали? Надо чаще бывать в столице, ваша милость, особенно во время важных праздников!
Фейнне наклонилась к ней и прошептала в ее ухо:
– Вы думаете, ваше величество, что если я слепая, то ничего не вижу? Вы и представить себе не можете, что я вижу!
Эскива дернулась, отпрянула в сторону.
– Когда я убью моего брата, зло безнаказанно хлынет в земли Королевства! Зло, дорогу которому открыл Гион. Гион, первый король, первый человек, получивший эльфийское благословение и отринувший его смысл. Ведь это Гион нашел путь из человеческой смертности в эльфийское бессмертие – через приграничье, через гнилые туманы и страх…
– И вы хотите пройти этим путем? – спросила Фейнне.
Эскива молчала. А Гайфье ответил:
– Да.
Незрячее лицо герцогини застыло, как маска. Она готова была заплакать, у нее покраснели края ноздрей и распухли губы, хотя слезы так и не созрели в глазах.
– Я не могу этого сделать, – глухо проговорила она.
И тут из темного угла выступила вперед кастелянша, о которой давным-давно забыли. Изящная девичья фигурка с лицом обиженной старухи.
– Нет, можете! – выкрикнула Танет. – Можете и знаете об этом! Вы открыли для меня мир Эльсион Лакар, когда вам вздумалось связать меня клятвой, и да поразят меня небесные молнии, если для этого вам не понадобилось просто провести ладонью у себя над головой!
Танет тряхнула связкой ключей, что болталась у нее на поясе.
– Видите? – Она показала цепочку, сперва Ренье, потом королевским детям. – Вот чем они сковали меня! Я прикована к ним надежнее, чем раб к мельничному жернову! А госпожа Фейнне носит свои ключи в кончиках пальцев, и это ключи не от кладовок и не от гардеробных, нет, нет! У нее в руках – ключи от волшебного мира, и говорю вам, я видела, как она это делает. – Танет метнула на герцогиню яростный взгляд. – Чего вы боитесь, моя госпожа? Того, что дети Талиессина погибнут, выполняя свои долг? Но ведь это – участь любого из смертных, и лучше бы гибель послужила к их чести! По крайней мере, королева остановит нашествие – потому что ИХ становится слишком много… Говорят, ОНИ подбирались уже под самые стены замка… и сколько бы ОНИ ни убили, ОНИ ни на миг не становятся сытыми: голод – их вечное проклятие. И только вы, с вашим дивным даром, в состоянии помочь королеве спасти свой народ… спасти моего мальчика! Только вы, ваша милость, а вы еще колеблетесь!
Выговорив все это, Танет резко взмахнула руками и уселась прямо на пол, подтянув острые колени к груди и уткнувшись в них подбородком.
– За то, что я выдала вас, ваш муж повесит меня на воротах своего замка, – сказала она, не поднимая глаз, – но мне теперь все равно!
И вдруг она разрыдалась, громко и безутешно, и Гайфье с удивлением понял, что она плачет не о себе, а о ком-то, кто ей дорог и с кем она не желала бы разлуки.
– Онфруа, – пробормотала Танет. – Спросите Онфруа, когда он вернется. Если только он вообще вернется к нам… Там, на границах герцогства, он выслеживает и убивает ИХ, а вы не хотите помочь преградить ИМ дорогу.
– ИХ? – прошептала герцогиня. – О ком ты говоришь? Кто такие ОНИ?
Танет вскинула на нее взгляд.
– Вы не знали? – крикнула она. – Не знали? Милосердное небо, как же он убивает ИХ, если вы об этом не знаете?
Фейнне долго молчала. За ее спиной брат и сестра соединили руки, и Гайфье сжал пальцы Эскивы. Ренье сверлил глазами Танет, пытаясь разгадать смысл ее последней фразы: ключнице явно было известно нечто, о чем все прочие не догадывались. «Онфруа, – думал Ренье. – Сын герцогини дружен с ключницей. Ей что-то известно о нем. Что-то такое, о чем не знает даже мать. Все это более чем странно… Что имела в виду Танет? Как связано то, что делает Онфруа, с тем, что знает об этом его мать? Надо будет побольше разузнать об этом парне».