– Один против троих, Ренье! Ты уже не в том возрасте, чтобы вступать в подобные схватки. Тебя могли уничтожить. Просто убить! – огорчался Эмери. – А я в это самое время был дома и ни о чем не подозревал…
– Для человека, который только что женился, ты на удивление чуток к другим, – утешил его Ренье.
Брат и растрогал его своими заботами, и насмешил: иногда Эмери вел себя совершенно как незамужняя тетушка – волновался, читал нравоучения, насильственно кормил и разглагольствовал о пользе здорового образа жизни.
– Софена передает тебе наилучшие пожелания, – сказал Эмери, собираясь уходить. – Надеюсь, ты извинишь ее за то, что она не явилась вместе со мной. Я приглашал ее, но она отказалась.
– Твоя жена – настоящее сокровище, – вполне искренне заверил брата Ренье. – Я очень признателен ей за то, что она не пришла. Не хватало еще мне тужиться и пытаться глядеть молодцом перед молодой родственницей, когда мне, если уж говорить честно, вздохнуть и то тяжко…
Третьим посетителем оказался Гайфье. Мальчик уставился на раненого друга хмуро и молчал очень долго. Потом отрывисто спросил:
– Как вы?
– Бывало лучше.
– Ясно, – сказал Гайфье и вздохнул. – Эскива очень злая.
– Понятно.
– Считает, что я должен был разоблачить Пиндара раньше.
– Вы были близки к догадке, – утешил мальчика Ренье. – Оставалось сделать только еще один шажок… К несчастью, я никогда не принимал Пиндара всерьез. Это моя ошибка, не ваша.
– Эскива о вас и слышать не хочет, – добавил мальчик.
– Это у нее пройдет, – заверил Ренье. – Впрочем, я не претендую на какое-либо внимание ее величества.
– Что вы рассказали регенту? – спросил брат королевы.
– Правду, – был неутешительный для него ответ.
– Всю правду?
– А что делать? Регент обязан знать правду, чтобы ничего не напутать, когда придется лгать народу. Регент – не король, и в этом заключено большое удобство, Гайфье. Если бы Талиессин был эльфийским королем, как его предок Гион, ему пришлось бы быть милостивым и правдивым. Но, поскольку он всего лишь хранитель власти, он имеет полное моральное право врать и проявлять жестокость. Чем он и пользуется. А я, его верный прихвостень, естественно, рассказываю ему все как есть. Это тоже часть игры.
Гайфье недоверчиво смотрел на старшего друга.
– Что? – спросил Ренье. – Вас что-то оскорбляет, мой господин?
– Нет, – ответил мальчик. – Наверное, вы правы. Эскива скоро перестанет злиться. По крайней мере, со мной она снова начала разговаривать.
– Это главное, – кивнул Ренье и закрыл глаза. Когда он снова их открыл, мальчик уже исчез, и Ренье наконец взялся за книгу.
Он начал вставать с постели через неделю и почти сразу же возобновил визиты к Труделизе. Восторженная супруга виночерпия считала своего любовника едва ли не божеством и восхищалась каждой царапиной на его теле; что до раны, то один ее вид приводил Труделизу в экстаз.
Благодаря мазям и усиленному здоровому питанию, Ренье быстро шел на поправку. Несколько раз он сталкивался в саду с ее величеством. Эскива удостаивала своего спасителя любезным кивком, но старалась не встречаться с ним глазами. Ренье нарочно отходил на несколько шагов от дома виночерпия (встречи с королевой почему-то происходили обычно поблизости от заветного дома) и стоял в стороне, нюхая цветы, пока королева не исчезала из поля зрения. Тогда он быстро возвращался к дому и поднимался на второй этаж, к нетерпеливой даме.
– А что вы чувствовали, друг мой, когда пронзали их шпагой? – допытывалась утомленная любовью Труделиза.
– Разумеется, неистовый восторг, – лениво зевал Ренье. Ему хотелось поговорить о чем-нибудь другом, поскольку выдумывать захватывающие подробности для Труделизы уже претило.
– О! А когда вас задели шпагой? Когда вам нанесли эту ужасную, эту болезненную рану?
– В этот миг я ощутил ярость и сожаление… Сожаление о том, что теряю силы, – сказал Ренье.
Он вдруг сел на кровати и прислушался.
– Вам не кажется, милая, что сюда кто-то идет?
Она тихонько засмеялась.
– Друг мой, сюда никто не может прийти! Мой супруг явится только через час. Он никогда не изменяет своим привычкам. У вас было время убедиться в этом. Мы встречаемся больше года, и ни разу мой муж не заставал нас врасплох.
– Однако я отчетливо слышу шаги, – сказал Ренье. – Из каждого правила рано или поздно приходится делать исключение… Надеюсь, вы заложили засов, дорогая?
Труделиза побледнела, что было расценено Ренье как отрицательный ответ. Дверь скрипнула, шаги зазвучали в прихожей, и голос виночерпия сладко осведомился:
– Труделиза, с тобой никого нет?
И тут достойная дама широко распахнула внезапно покрасневшие глаза, натянула покрывало себе на грудь и закричала:
– Грабители! Спасите! Спасите меня!
– Я так и знал! – ликующе завопил виночерпий. – Труделиза! Я иду!
Ренье, полуодетый, без шпаги и кинжала, со штанами в одной руке и рубахой в другой, одним прыжком подскочил к раскрытому окну и уже приготовился выскочить наружу. Однако внизу он вовремя заметил нескольких стражников. Виночерпий хорошо подготовился: заранее предупрежденный каким-то благодетелем о том, что ему, возможно, придется иметь дело с вооруженным человеком, он не стал пренебрегать подмогой. Стражники рассыпались по всей дорожке перед домом, явно ожидая человека, который выбежит наружу и попытается удрать.
Ренье отпрянул от окна, резко повернулся навстречу вбегающему виночерпию. Впрочем, вбегал супруг Труделизы, соблюдая всяческую осторожность: долго топтался у входа, испуская угрожающие крики, и не решался вломиться в саму комнату. Труделиза, закутавшись в одеяло, верещала и умоляла спасти ее от грабителя. На Ренье она даже не смотрела, впрочем, как и он на нее: внезапно Ренье стало не до любовницы, да и она, похоже, не слишком беспокоилась о его судьбе.
– Что, негодяй? – рычал за дверью виночерпий. – Ты пытался угрожать моей жене? Что ты украл?
– Я опасен! – вдруг завопил Ренье, лихорадочно натягивая на себя штаны и набрасывая на плечи расстегнутую рубаху. – Только сделай шаг – и можешь проститься со своей женой! Я перережу ей горло!
Тут Труделиза метнула на своего любовника яростный взор и забила ногами по постели.
– Спасите!
– A-a! – надрывался Ренье, лихорадочно озираясь по сторонам в поисках спасения. – Я убью ее, мучительно и страшно! Я подожгу дом! У меня факел!
С этими словами он снова выглянул в окно, но на сей раз смотрел не вниз, на стражников, которые уже начали входить в дом, дабы захватить преступника, – а наверх, на крышу. Резные украшения на фасаде здания позволяли, хоть и не без риска, пройти именно этим путем.
Ренье ухватился за верхний край оконного проема и осторожно поставил ногу на выступающий из стены каменный завиток.
Совершенно потеряв голову от страха разоблачения, Труделиза завизжала:
– Он уходит! Скорей!
Подбодренный этим известием, виночерпий с топотом ввалился наконец в комнату и бросился к Труделизе. Ренье успел услышать их разговор:
– Ты цела? Хвала небесам! Почему ты раздетая в постели?
– Я пряталась от него, – пролепетала дама.
– О, Труделиза! Как я счастлив! – зарыдал виночерпий. И сквозь рыдания прокричал, обращаясь к стражникам: – Хватайте же его!
Голоса и шаги слышались теперь уже под самой дверью.
– Несите арбалеты! – кричал виночерпий, прижимая к себе жену. – Он вылез на крышу! Да не входите сюда, олухи, здесь моя супруга не одета!
Ренье понимал, что крыша предоставит ему лишь временное убежище. Короткая отсрочка перед неизбежным: его выкурят так или иначе, а скорее всего – просто снимут стрелой из арбалета.
Он распластался на крыше и начал пробираться к противоположной стороне здания. Возможно, там еще нет стражников. Правда, та сторона дома не была парадной и, следовательно, не имела удобных украшений, по которым можно спуститься на землю, но если уж дела повернулись так плохо, то можно будет и просто спрыгнуть. Только бы ногу при этом не сломать.