— А я тебе говорю, что все-таки протектор о простом народе не забывает, — ворвался в мысли Гвендолен дребезжащий голос неподалеку. Очередь за супом коротала время самым доступным способом — сплетнями. — Он ведь сам из таких же, как мы — верно тебе говорю. Он и в протекторат часто просто по улице ходит, без кареты. Шурин мой давеча видел.
— Прикидывается, — уверенно отозвался собеседник, с сильным акцентом жителя западного берега.
— С чего это ему прикидываться?
— А чтобы такие дурни, как ты, рты пораскрывали и слушались.
— Все-таки это… Провидение оно было, конечно… у соседа вот сына как арестовали, так и не вернулся… но все-таки свои были, из Круахана, верно? А этому… протектору иноземные колдуны все говорят, что делать. Он без них ничего и не умеет совсем.
— Протектор хороший человек. Выдал каждому поровну по два золотых из казны.
— И где они теперь, твои золотые?
— Ну где… ну, толкнуло меня что-то под руку… зачем я только в тот день в трактир зашел… А вот свояк мой крышу настелил. Новую, из цветной черепицы — загляденье просто.
— Ага, будто в доме с новой цветной крышей легче голодается, чем со старой. Твой свояк еще дурнее тебя — ты хотя бы удовольствие получил.
— Протектор за каждого душой болеет — так прямо и сказал.
— Помяните мое слово, через полгода колдуны эти будут здесь творить, что хотят. Какой человек им понадобится для своих мерзких дел — того и заберут.
— Он давно султану обещал Круахан отдать. Еще когда в Эбре жил — там они и сговорились.
Гвендолен давно уже шагала так быстро, как только была способна, невольно морщась и не желая прислушиваться, но не слушать было трудно — подобные разговоры доносились с каждого перекрестка. Она переходила с шага на бег и обратно, когда сбивалось дыхание, попутно высматривая какую-нибудь гостиницу или трактир, чтобы переодеться, но пока все попадавшиеся ей заведения наводили на мысль, что раздеться там помогут охотно, а вот с одеванием будет гораздо сложнее. По крайней мере, у нее не осталось вопроса, где искать Эбера — но меньше беспокоиться от этого о его судьбе она не стала. Скорее наоборот.
Так она добралась до самых богатых кварталов, сохранивших кое-где следы былой роскоши, но в общем тоже выглядевших так, будто по ним пронесся гибельный ветер из эбрийской пустыни. Тем не менее здесь было не в пример спокойнее, а гостиница, в которую Гвендолен наконец решилась заглянуть, поражала валленским роскошеством, привычным и необременительным ранее, но теперь откровенно бьющим в глаза. Цена, которую запросили за комнату, сбивала с ног и окончательно сокрушала тех, чьи крепкие нервы еще могли выдержать созерцание мерцающих золотом занавесей и тонкого стекла.
— Мне нужна комната только на час, чтобы привести себя в порядок, — сухо сказала Гвендолен, напряженно гадая, останется ли у нее хоть медяк на обед. Впрочем, еды в Круахане, похоже, все равно никакой не было, кроме бесплатного супа от протектората.
— С тех, кто берет комнату только на час, мы обычно просим двойную цену, — тонко усмехнулся валленец с завитой бородкой и усами, благоухающий как добрая половина парфюмерной лавки. — Но вы одна, блистательная сьера, и приехали недавно — значит, можете стать у меня постоянной клиенткой.
Блистательная сьера от такого обращения к себе едва не разроняла все свои пожитки, а в следующий момент ей показалось, что у нее с лицом происходит что-то странное. На самом деле она улыбалась, с неуверенностью, смущенной радостью и безумной надеждой — выражением, которое никогда не появлялось на лице Гвендолен Антарей, чья улыбка в зависимости от обстоятельств напоминала мрачный оскал или презрительную гримасу. Но Гвендолен Антарей, если бы она осмелилась появиться в своем прежнем обличье, положив большие пальцы на рукояти кинжалов и грозно развернув пламенеющие крылья, никто не назвал бы блистательной сьерой. Не то что стройную девушку, немного бледную и осунувшуюся, с мечтательным взглядом, милой заразительной удыбкой и ямочкой на подбородке. Любовь — что еще могло привести в Круахан переодетую девушку из богатой семьи, судя по тому, сколько она заплатила за комнату. Романтические истории — это очень красиво, и к тому же придает правильный образ его высокодоходному заведению. Поэтому валленец источал медовую изысканность и был с Гвендолен исключительно почтителен.