Воины Ордена переглянулись и наконец рахжали руки — все это время они цеплялись кто за плащ, кто за плечо другого. Вроде бы ничего особенного не случилось, им приходилось бывать в переделках гораздо страшнее, но отчего-то смутный ужас от происходящего пригибал их к земле.
Дрей неуверенно огляделся, почесал кончик носа и начал осторожно приближаться к Гвендолен, чуть отклоняясь, чтобы в случае чего увернуться.
— Эй, Линн! — позвал он осторожно. — Ты куда-то собралась?
— Да, — невнятно ответила Гвендолен, поскольку в данный момент затягивая узел небольшой заплечной котомки, помогая себе зубами. — Я хочу нанести визит сиятельному Эвнорию и спросить, во сколько он оценивает мою помощь в освобождении его золотых запасов.
— Видишь ли, Линн… хм, не хочу тебя расстраивать… но мой братишка всегда оценивает помощь гораздо выше, когда она еще ему только требуется, а не потом… Вот если только я лично попрошу за тебя…
Гвендолен взглянула на него в упор своими глазами цвета кинжала — в темноте они сверкали так же ярко, как начищенная сталь.
— Что ты, мой дорогой, я не хочу ради таких пустяков использовать безграничную любовь, которую сиятельный тан питает к тебе. Я изберу для этой цели какого-нибудь посредника скромнее и незаметнее. Например, эрлессу Ниабель.
Южные ворота Круахана постепенно становились если не заметной достопримечательностью, поскольку не могли похвастаться изяществом архитектуры, то по крайней мере одним из главных центров городской жизни. Пока в Круахане царила Служба Провидения, не требовалось мощной стражи и тщательной переписи всех въезжающих в город — держа каждого второго жителя в тайных осведомителях. Провидение и так все про всех знало. При Баллантайне — то есть, просим прощения, в Смутное Междулетие — ворота вообще не закрывались, поскольку бушующая толпа разбивала створки чаще, чем в казне появлялись деньги их чинить. К тому же по свободному Круахану тогда свободно шатался всяческий сброд без подорожных бумаг. Поэтому Протектор Гнелль первым делом занялся укреплением ворот и возведением стен.
Ворота представляли собой две толстые башни, соединенные створками. Проезжающие, независимо от титула, состояния и средства передвижения, должны были спешиться и выйти из карет, их отдельно проводили через левую башню, где подробно записывали все сведения о них, в то время как их лошадей и содержимое их сундуков и повозок тщательно разглядывали и ощупывали в башне напротив. Поскольку данная процедура отнимала немало времени, перед воротами поначалу тянулась длинная вереница из ожидающих телег вперемешку с нарядными каретами. А через какое-то время в Круахан перестали ездить без крайней на то необходимости.
Перед воротами стоял внушительный караул стражников, демонстрируя своим видом, что пререкаться и громко осуждать порядок прохождения ворот — занятие неблагодарное, если не сказать небезопасное. Стражники были преисполнены гордой уверенности в своей значимости для родного города и потому даже не скучали, а решительно таращились на подъезжающих. Зевал только один, самый молодой на левом фланге.
Из очередной кареты, достаточно дорогой и добротной, но все же очевидно нанятой, то есть без собственных гербов и украшений, выбрался невысокий, если не сказать. маленький человек в костюме, состоящем сплошь из кружев, оборок, атласных лент и блестящих пряжек, на которые стражники уставились во все глаза, заподозрив, что они бриллиантовые. Поэтому на его лицо никто не обратил особого внимания, тем более что в нем не было ничего примечательного — разве что большие печальные глаза с тяжелыми веками. Его спутница, на полголовы выше, также в первую очередь привлекала внимание одеждой — она была завернута в тонкий кисейный плащ до пяток, но кисея все же просвечивала, и можно было поклясться, что под тканью ничего больше нет, кроме самой девушки в ее первозданном виде, да еще несметного количества цепочек, подвесок и ожерелий.
Молодой стражник как раз в очередной раз зевнул и не смог закрыть рот от изумления.
— Кто такой? Откуда? — спросил первый страж в шеренге, тоном более потрясенным, нежели грозным.
— А это обязательно? — слегка капризным голосом отозвался разодетый путешественник. — Как только прознают, что я здесь, сбежится толпа почитателей… А я так устал…
— Лицо без подорожных бумаг, не назвавшее своего имени и рода занятий, не может войти в ворота Круахана, — буднично, но твердо завяил стражник.