— Мы? — Лэнтри с силой налег на спинку стула, едва не свернув его на пол. — Это твои приятели… твой Орден его бросил! Они вдруг сорвались и сбежали из Круахана! А через месяц Гнелль уже был протектором! А что мы могли сделать?
— Разумеется, только открыть торговлю тряпьем, чтобы утешиться, — мрачно заметила Гвендолен, дернув плечом.
— Да что ты понимаешь! Ты ведь сама уехала! И не видела всего этого! — Лэнтри отталкивал чьи-то руки, предупреждающе дергающие его за плащ, и кричал шепотом прямо в лицо Гвендолен: — Он ведь так хотел что-то сделать, чтобы как можно больше людей были довольны и счастливы! А за это народ как раз ненавидит сильнее всего!
— Конечно, — совершенно серьезно, без прежней издевки сказала Гвен. — Чтобы добиться народной любви, надо стремиться не к счастью для всех, а к несчастью для некоторых. Только прежде надо успеть объявить их врагами этого самого народа. Странно, что вы не воспользовались таким простым рецептом. В отличие, кстати, от господина Гнелля.
— Ты что, сюда насмехаться над нами пришла?
В этот момент Дрей наконец-то с трудом собрал вместе разбегающиеся по сторонам мысли — настолько, чтобы к нему вернулась прежняя манера разговаривать:
— Над убогими смеяться грех, — заявил он громко. — Линн сейчас покается.
— Я пришла, — Гвендолен покосилась в его сторону, скривившись, как от зубной боли, — задать вам несколько вопросов. А вы упорно не желаете отвечать. Круахан — не место для увеселительных прогулок, но я не верю, что люди здесь могут пропадать совершенно бесследно.
Стоявшие перед ней переглянулись, но голос ответившего прозвучал равнодушно и тускло:
— И какой прок от твоей уверенности?
— Поясняю, — Гвендолен сняла со стула оставшийся меч и демонстративно уселась, закинув ногу на ногу и положив ножны поперек колена. — Завтра приезжая знаменитость по имени Ирсалий Странник зван на приватный вечерний прием для соратников протектора. Не думаю, что его великолепие Гнелль снизойдет до подобного меропряития — он уже нескольковышел из возраста, когда интересуются такими сочинениями. Но кто-нибудь из министров рангом повыше мне тоже сгодится.
— Ты что имеешь в виду?
— У меня уже был опыт захвата заложников, — Гвендолен говорила буднично, но ее верхняя губа слегка приподнялась, как у нападающего зверя. — Правда, я тогда играла весьма пассивную роль, от чего прямо-таки мучаюсь от стыда. Поэтому непременно собираюсь еще раз применить свои знания на практике. Если… — она проглотила комок в горле, с силой выталкивая имя, — … Эбер жив, они его освободят.
— И ты всерьез рассчитываешь, что сама после этого останешься в живых?
— Конечно нет, — Гвендолен искренне поразилась. — А зачем?
Комментарии к услышанному нашлись только у Дрея. Остальные потрясенно молчали.
— Прекрасная шутка, Линн. Ха-ха. Думаю, придется уступить тебе место у Эвнория, потому что ничего более потешного и безумного я не слышал.
— Очень рада, что подняла тебе настроение, — Гвендолен еще раз обвела всех взглядом и поднялась. — Пошли, можешь теперь хохотать до завтрашнего вечера.
— Постой! — Лэнтри невольно подался вперед. — Вы…действительно сможете попасть за Третью стену? Может быть… надо попробовать… Только понадобится много денег. Если бы они у нас были, мы бы давно….
— Наконец-то, — с облегчением заметил Дрей, — мы перешли к разумной беседе.
Гвендолен взвесила на ладони извлеченный из-под плаща кошель, и на ее губах неожиданно появилась отвлеченная и потому особенно поразительгая улыбка.
— Звяки еще дрыгаются, — произнесла она шепотом, чуть нараспев.
День спустя Ирсалий Странник, закончив имевшее шумный успех выступление. ожидал свою свиту в одном из внутренних двориков за Третьей стеной. Свита, быстро заведшая дружбу с личной охраной протектората и, судя по всему, опрокидывающая далеко не первый кувшин вина в кордегардии, не торопилась к своему господину, чтобы проводить его обратно. Ирсалий, будучи нетерпеливым и нервным, как все сочинители, расхаживал взад-вперед по сверкающим мозаичным плитам, клацая изящными каблуками, и грязно ругался. Мальчишка-паж в натянутой на уши шапке и пожилой слуга провожали глазами каждое его движение, но не трогались с места и хранили благоразумное молчание.
Набегавшись, Ирсалий задержался возле пажа и что-то ему сказал вполголоса. Тот пожал плечом и состроил гримасу, продолжая водить кончиком ножен по диковинным узорам, выложенным из мелких камней. В замкнутом межлу стенами пространстве звуки терялись, поэтому их диалог не был слышен никому другому. А жаль, потому что в противном случае гвардия протектората узнала бы очень много любопытных вещей.