— И часто последнее время дотягивались до Великого Магистра Ордена Чаши? — холодно спросил Логан, отступая на вежливую дистанцию.
— Неважно! Все равно я прекрасно видела, как ко мне относились! Как к животному, которое приносит большую пользу и к тому же кусается, поэтому его надо беречь и стараться не злить! Ты думаешь, я не знала, что ты обещал двукратное повышение ранга тем, кто согласится быть в моей свите?
— Твоя главная сила всегда была в твоей убедительности, Гвендолен Антарей, — медленно произнес Логан. — Ты могла уверить кого угодно в чем угодно. В том числе и себя саму. Но я все-таки хранитель знаний, а знание — это единственная непреложная вещь. Я знаю, ради кого ты это сделала.
— Можешь взять это свое знание, Логан, сын Дарста, — Гвендолен скрестила руки на груди и встряхнула разлетевшимися кудрями, — записать его на самом дорогом пергаменте, аккуратно сложить, перевязать шелковыми лентами и засунуть себе…
— Оказывается, — невозмутимо сказал Магистр знаний, — самые скверные стороны характера у всех живых существ поддаются переменам хуже всего. Даже если сами эти существа меняются до неузнаваемости.
— Я предупреждала, что во мне еще больше настоящего, чем прежде.
— Каюсь, не воспринял ваши слова должным образом, — Логан церемонно наклонил голову. — Больше искушать судьбу я не буду. Могу ли я чем-то загладить свою недогадливость?
— Да! — Гвендолен снова рванулась вперед. — Проведи меня в протекторат!
— Ты уверена, что хочешь этого?
— Не пора ли тебе добровольно сложить с себя ранг, сын Дарста? — Гвен начала заметно терять терпение. — Пожалуй, настало время поделиться своей проницталеьностью и понятливостью с младшими воинами, иначе тебе просто не снести такой груз.
Логан только вздохнул, пропуская ее вперед в дверях. Теперь было особенно хорошо заметно, какой у нее красивый затылок, и что под прежним коротким мальчишеским камзолом была скрыта тонкая талия, пусть даже она сейчас безжалостно стянута пластинками корсажа. Но он отдал бы все, что было в его власти, лишь бы увидеть перед собой прежнюю Гвендолен — сутулящуюся и взьерошенную, кутающуюся в темный плащ до пола.
— Скоро стемнеет, — сказал он с легкой тревогой, снова посмотрев ей за спину. — А до полнолуния всего два дня.
— Боишься, что я начну с пеной у рта кататься по камням и грызть их? Не переживай, сын Дарста, из нас двоих я, несомненно, нахожусь в гораздо более здравом уме. Как, впрочем, было всегда.
По дороге Логан тем не менее бесконечно оглядывался и пытался ускорить шаги. Выглядело это довольно странно, учитывая наличие свиты из сосредоточенных молодых людей, вышагивающих на некотором расстоянии, и отсутствие людей на улицах. Вдали, правда, доносились беспорядочные крики и одинокие гулкие хлопки, которые можно было бы принять за звуки праздничных петард, если бы Гвендолен не была убеждена в том, что даже самое изощренное воображение не могло подсказать жителям Круахана повода что-либо праздновать. Она плелась за Логаном, начиная постепенно отставать.
— Что с тобой? Тебе плохо? — Логан в очередной раз резко обернулся.
— Да, плохо! — Гвендолен гневно фыркнула, совсем остановившись. — Я очень плохо хожу на высоких каблуках. Мог бы промолчать хотя бы из вежливости! Лучше бы ты был таким быстроногим раньше, когда воины Провидения гонялись за нами по всему городу, может, тогда мне не приходилось бы вечно отдуваться за всех вас. А теперь-то что?
— Знаешь, Гвен, — Логан с видимым усилием сбавил шаг и пошел рядом, — я сейчас вспоминаю то время как самое счастливое в своей жизни. У меня была цель, и я был уверен в том, что делать дальше. Сейчас мы достигли, чего хотели, но каждое утро я просыпаюсь с ощущением тоски от того. что впереди еще один неправильный день. В Круахане нет силы, превосходящей Орден. А в Ордене нет никого, равного мне… нам с Дагди. Никто, даже самые отчаянные из уличных вождей, не осмелятся подойти ко мне на арбалетный выстрел. Но спроси меня, отчего я забыл, когда спокойно ступал по мостовым Круахана, наслаждаясь прогулкой, а не пробегал поспешно, ни на кого не глядя?
— Что-то меня не тянет спрашивать, — пожала плечами Гвендолен. — Внутренний голос подсказывает, что ответ не будет вселять надежды на светлое будущее.
— Я очень боюсь, Гвендолен. Боюсь, что начну ненавидеть всех, кто живет в Круахане. Или почти всех. Поэтому стараюсь лишний раз их не видеть и с ними не встречаться. Пойдем побыстрее, я прошу тебя.
— Эти несчастные могут гордиться собой — что же надо предпринять, чтобы вызвать столь яркие чувства у тебя, Луйг? Твоя душа ведь холоднее воды в самом глубоком колодце, — начала Гвендолен, но осеклась, встретившись с лихорадочно блестящим взглядом Логана. Зеленые глаза вновь начинали светиться в сумерках, но это только подчеркивало, насколько воспаленные у него веки.
— Мне выпало быть хранителем знаний, а в мире нет ничего более свободного. Поэтому я не мог смириться с существованием силы, которая отмеривает другим только те знания, которые считает необходимыми и полезными для себя, а сама вместе с тем хочет знать о людях все и этим пользоваться. Провидению в мире не место — я был в этом уверен, и сейчас не изменил мнения. Да, в Круахане теперь мешок муки продается за золотую монету, да, каждую ночь поджигают и грабят по нескольку лавок. Да. Каждый первый чиновник канцелярии считает своим долгом украсть из казны все. До чего сможет дотянуться, а твой великолепный Баллантайн ни на что не способен, только менять одного министра за другим и тщетно полагаться на помощь Валлены. Но это совсем не самое страшное.
Самое ужасное, Гвендолен — знания людям не нужны. Вернее, нужны только в том количестве и в таком виде, которыми их наделяло Провидение. Большего они не хотят. Их вполне устраивало, что можно было прийти в Чертог Провидения за той частью знаний, что им отмерена, а все остальное только вредит их спокойной жизни. Ты знаешь, кто больше всего сожалеет об уходе Провидения? Те, чьи родичи навсегда остались в Чертогах Искореняющей ветви. Они говорят: "Теперь нам приходится знать об этом, а зачем это нужно?"
Логан задохнулся, со свистом втянув воздух сквозь зубы. Если бы на его месте был Дагадд — повисшее в воздухе напряжение уже давно обернулось бы небольшим вихрем или молнией, сверкнувшей в небе, но Магистр знаний и зодчий Эмайны владел собой не в пример лучше, а может, просто был неспособен на подобные проявления чувств.
— А куда подевался Дагди? — Гвендолен, кстати вспомнившая о нем, понадеялась, что Логана можно отвлечь.
— Главное, Гвен, что я не могу все это бросить. Я извожусь от тоски по Эмайне так же, как твой народ… ну в общем, ты все равно понимаешь… по небу лунными ночами. Но я сам пришел сюда, чтобы поменять все. И я бы все прекрасно устроил, не окажись люди такими… как это назвать…
— А что говорит Дагди? Сдается мне, он гораздо ближе к человеческой природе и поэтому понимает ее лучше.
— В Круахане сейчас больше валленских ростовщиков, айньских шпионов и эбрийских торговцев, чем за всю ее историю, — в данный момент задавать Логану вопросы, надеясь получить ответ, было не менее бесполезным, чем вопрошать запертую дверь. — Только вандерцы уехали все до последнего воина. Сказали, будто им мало чести подбирать добычу, которая сама валится на дорогу, и что лучше они потом ее отберут у тех, кто сможет достойнее защищаться.
— Видишь ли, Луйг. — Гвендолен отличали одновременно упрямство и нетерпение одновременно, поэтому она быстро пропиталась раздражением до самых кончиков пальцев, — если ты под шумок проткнул бедного Дагадда стрелой из арбалета и закопал в укромном месте, то зря стесняешься об этом сказать прямо. Такие вещи между любящими побратимами случаются сплошь и рядом.
— Если ты соскучилась по Дагди, придется тебе пройтись по самым подозрительным трактирам в городе. В каком-нибудь из них он непременно наслаждается пивом и своей близостью с круаханским народом. Правда, учти, что эта близость зачастую воплощается весьма конкретно, а ты никогда не любила смотреть на подобные сцены.