— Мне что, вас учить таким вещам? — Гнелль поморщился, придавая взгляду благородную усталость. — Куда вы подевали эту… Гвендолен? Сами же за ней гонялись столько времени! Слегка попинать ее ногами в его присутствии, или наоборот — в канцелярии не хватило бы бумаги записывать все, что они расскажут.
Ноккур заскрипел зубами, но ничего не ответил.
— Так, понятно, вы ее упустили, — печально заметил Гнелль. — И после этого еще пытаетесь высказывать какие-то критические замечания? Видите, Эбер, кто меня окружает? Если бы вы знали, как хорошо я вас понимаю. Править Круаханом — исключительно неблагодарное занятие.
Баллантайн ничего не ответил, но не из-за того, что ему было нечего возразить. Он собирал все остатки сил, чтобы бороться со своим лицом, сохраняя на нем неподвижное выражение. Но эту борьбу он безнадежно проигрывал — ликование светилось даже из поврежденного глаза.
— А кто позволяет этому толстому колдуну безнаказанно шляться по городу? — Ноккур наконец разцепил сведенные челюсти. — Если бы мы знали, в чем его сила, мы бы давно уже от него избавились!
— Заметьте, Эбер, это все ваши бывшие друзья по странствиям, — Гнелль внимательно разглядывал свои пальцы. — Один поспешно уехал, второй гуляет неподалеку, занимаясь своими излюбленными делами, то есть пьянством и обжорством, но совсем не торопится к вам на выручку. И незабвенная Гвендолен предпочла благоразумно исчезнуть, вместо того чтобы разделить вашу участь. Стоит ли ради них хранить тайну?
— Гнелль, я устал вам объяснять… Если бы вы знали — как я от всех вас устал… — Эбер прикрыл здоровый глаз. — Что вы от меня хотите — чтобы я требовал от людей самоотречения? Я не уверен, что сам бы нашел в себе силы так поступить, как я могу упрекать других? А Гвендолен… я так рад, что она первый раз в своей жизни совершила разумный поступок. Вам что, не понятно? — внезапно его лицо исказилось, и было неясно, собирается он плакать или смеяться. — Да я счастлив, что вы ее не достанете! Что она будет жить спокойно подальше отсюда!
— Напрасно, Эбер, — Фредерик Гнелль провел рукой по лбу и вздохнул. Его вздох прозвучал абсолютно искренне. — Очень напрасно.
— Зато тебе спокойной жизни я не обещаю, — Ноккур шагнул вперед. — И долгой тоже.
— Драгоценный мой, — Гнелль поморщился, — вы уже предоменстрировали свое большое рвение, но недостаток мастерства. Предлагаю все же передать дело в руки профессионалов. Вайшер, я прошу вас наконец приступить к своим обязанностям. Надеюсь, что вы как Мастер дознания будете действовать более тонко, и окажетесь, как всегда, на высоте.
Человек с аристократичным, чуть капризным лицом и изящно подстриженной бородкой исполнил легкий поклон, передернув плечами.
— Немного терпения, сьер Протектор. Я заказал новые инструменты в Эбре. Ради хорошего результата можно слегка подождать.
— Ты за ними послал уже месяц назад! А потом зачем-то отправил обратно! — Ноккур топнул ногой, не в силах сдерживаться, но Вайшер лишь приподнял одну бровь
— Я остался недоволен качеством. Я слишком уважаю свое искусство и ценю достойный объект, — на этот раз поклон был произведен в сторону Баллантайна, — чтобы допускать промахи.
— Ну что же, — Гнелль милостиво повел рукой по воздуху, — несколько дней в самом деле ничего не решат. Вайшер, я вам полностью доверяю.
Он поднялся и вдруг резко сморщился, схватившись рукой за бок.
— Эбер… ну до чего тебя доводит твое упрямство? Ты был моим лучшим учеником, неужели ты думаешь, что я могу это забыть? Или ты сам забыл, как вы повторяли за мной, что любые средства возможны, если цель — это благо Круахана? Оставьте, мне уже легче, — он оттолкнул протянувшиеся со всех сторон руки…
Мы все равно узнаем, что тебе известно. Ноккур прав, если бы он этимзанимался, долгая жизнь не была бы тебе суждена. Но Вайшер — истинный виртуоз и очень аккуратный человек. Потом тебя увезут на серебряные рудники, и никому не придет в голову, что бывший Великий магистр Ордена и протектор Круахана протянет там еще лет двадцать. Кто бы мог подумать, что твоя жизнь окажется такой неудачной? Ведь ты начинал так блестяще. Тебе самому не жаль?
В выражении лица Баллантайна не было ни героического презрения, ни великолепного равнодушия. Он кусал губы, стараясь сдерживаться. Это было лицо обычного человека, мучающегося и cтрашащегося, как любой другой на его месте. Но внезапно его взгляд засиял таким светом, что многие невольно опустили головы, не желая встречаться с ним глазами.
— Моя жизнь… намного удачнее, чем у любого здесь. Не можете догадаться, почему? Вы этого никогда не узнаете, ни один из вас — что это такое, когда вас любят. Когда ради вас готовы отдать все… саму свою сущность. И мне действительно очень жаль… я жалею только об одном, что не смог ей об этом сказать. Что она меня сейчас не слышит.
— Эбер, опомнись, — Гнелль укоризненно всплеснул руками, и от протекторской печати вновь разбежались лучи. — Держи себя в руках, тебе же не пятнадцать лет, в конце концов!
Стражники отцепили руки Баллантайна от подлокотников и потащили его к дверям, мимо нескольких десятков наблюдателей из гвардии и канцелярии, большинство из которых по-прежнему уставились в пол, избегая глядеть друг на друга. Не то чтобы им было неудобно находиться в роли сообщников палачей — в этом для Круахана не было ничего удивительного, а уж тем более предосудительного. Но немногие хотели продемонстрировать окружающим выражение глухой тоски и отчаянной зависти, отразившееся на их лицах.
Вайшер, впрочем, подобным приступам слабости подвержен не был. Он изучающим взором посмотрел вслед Баллантайну, потом легко поклонился Гнеллю и вышел на боковую галерею. Он шел уверенно, не задерживаясь на поворотах, как человек, неоднократно ходивший по запутанным коридорам бывшего чертога Охраняющей Ветви Провидения, перестроенного, обнесенного стеной и названного Домом Протектората. Некоторые площадки были открытыми, смыкались висячими мостами с Третьей стеной, и с них открывался довольно красивый вид на городские предместья.
Но Вайшер не собирался тратить время на наслаждение прекрасными видами. На одной из площадок, возле которой он остановился, его поджидала закутанная в длинный плащ фигура. Плащ производил подавляющее и даже несколько отталкивающее впечатление, потому что скрывал человека до пят, и часть ткани была скреплена пржкой у горла, надежно пряча волосы. Казалось, будто даже кисти рук и носки сапог неохотно показываются наружу.
Несмотря на подобную скрытность, лицо оставалось совершенно узнаваемым. На Мастера дознаний прямо и холодно, чуть нахмурив брови, смотрела Гвендолен. Его гарантированная жертва, если бы Гнелль или Ноккур случайно увидели эту сцену. Впрочем, с другой стороны, неизвестно, смог бы Вайшер, судя по его последующим поступкам. удержаться в своей почетной должности.
— Сколько у нас еще времени? — спросила Гвендолен своим обычным хрипловатым голосом, не тратя время на приветствия.
— Несравненная моя, вы ставите меня в очень непростое положение, — Вайшер развел руками и поднял глаза к небу, словно призывая в свидетели своих благих намерений. — Я и так оттянул доставку своего эбрийского товара почти на месяц.
— Мы оттянули, — без всякой интонации сообщила Гвендолен.
— Но последнее слово, согласитесь, все-таки остается за мной. Ноккур скоро начнет меня в чем-то подозревать. А главное, милая Гвендолен, вы мешаете мне честно выполнять свою работу. Моя репутация поставлена под удар.
Из-под плаща Гвендолен появился туго стянутый кошель, неспешно перекочевавший в длинные пальцы Вайшера, с явным удовольствием охватившие его круглые бока.
— Вы очень щедры, дорогая, но все-таки вы плохо цените мои страдания. Ведь это такая притягательная задача. Я прекрасно вижу, как мне будет непросто достичь результата, а это всегда так интересно. Я чувствую себя… как бы лучше выразить — первооткрывателем, которого не пускают к берегам нового континента. Вы понимаете меня?
Гвендолен даже не дрогнула, хотя те, кто знал ее прежнюю, пришли бы в крайнее замешательство — она должна была не просто спокойно извлечь второй кошелек, а как минимум с силой метнуть его в лицо Вайшеру, надеясь попасть по носу или выбить пару зубов. Но в ее взгляде читалась холодная благожелательность, и не более того.