— Разве у меня есть выбор? Впрочем, благодарю хотя бы за то, что спросили разрешения. Вашей Гвендолен это в голову бы не пришло.
— Разрешает тот, кто может запретить, — встряла не умеющая долго молчать Гвендолен. — А способный что-либо запретить роду Антарей еще не родился.
— Мастер Алларий, — Эбер произносил слова по-прежнему тихо, не повышая голоса, — почему вы заговорили об Ордене? Ведь мы никому не открывали своих планов. Крайне маловероятно, что нас могли подслушать. А еще менее — что поняли подслушанное. Или это совпадение? Или прав Логан, и вас не стоит относить к числу людей в обычном смысле этого слова?
— Одно не исключает другого, сьер Баллантайн. — Алларий усмехнулся и зажмурил один глаз, словно подмигивая. Гвендолен до сих пор было очень тяжело привыкнуть к тому, что он стал говорить нормально, и невольно казалось, будто он притворяется. — В чем, по-вашему, заключается сила Чаши? В том, что она дает сомнительное умение показывать фокусы с огнем, железом и ветром на потеху толпе? Ради этого она появилась в мире? Что скажете вы, лучший арбалетчик Валлены, стреляющий вслепую, и вы. вызывающий бури и ураганы?
Логан опустил голову, скрыв лицо за длинными спутанными прядями, упавшими на глаза. Дагадд продолжал преданно таращиться на Аллария, нимало не смутившись, но отвечать тоже не спешил.
— Так вот — Чаша соединяет в себе знания. Знания о том, что случилось в мире, что происходит сейчас и что будет потом. Источник знаний — огромная сила, из него можно черпать могущество, если правильно настроиться на ритм и достать из этого источника именно те знания, которые тебе нужны. Все события, мысли, слова, действия и чувства каждого существа, что дышало под солнцем, не пропадают бесследно — они хранятся в Чаше. Добывая необходимые знания, миром можно управлять. Или направлять. Или пересоздавать — как вам больше нравится. Хранитель-одиночка может всего лишь удерживать источник закрытым. Но это не значит, что я не способен добыть оттуда те сведения, которые мне нужны. Вы думали об Ордене и даже беседовали о нем — я это ясно вижу. Полагаете, что были первыми на этом пути? Вы всего лишь достали из Чаши то, о чем говорили другие хранители до вас.
— Разве возможно изменить мир? — Баллантайн пожал плечами, словно пропустив мимо ушей длинную тираду Аллария. — Когда-то я этого хотел, но теперь вижу… Люди всегда останутся такими же, как были. Мне нужно было приехать в Эбру, чтобы это понять.
— Можно, — спокойно сказал Алларий. — Если очень этого хотеть. И поступать правильно. Что такое ваш Орден, как не попытка изменить мир? Или вы хотите отказаться от своей затеи?
— Вы же сказали, мастер Алларий, что это затея не только наша. Что о ней думали до нас.
— В мире столько мыслей уже передумано, — с легкой иронией заметил Алларий, — что новых совсем не осталось. С другой стороны, это проще — всегда можно понять, чем та или иная мысль закончится.
— Ты имеешь в виду, можно предсказывать будущее? Ты это умеешь?
На этот раз Гвендолен уставилась на Аллария, широко распахнув глаза и приоткрыв губы, словно желая спросить о чем-то невысказанном.
— Странно слышать это от тебя — давно известно. что крылатые видят будущее так же ясно, как прошлое. Или ты хочешь проверить мое умение?
— Не совсем, — Гвендолен почему-то опустила взгляд в своей невыраженной до конца попытке смутиться. — Крылатые женщины… ну те, которые… в общем, будущее от меня закрыто.
— Может, это и к лучшему? Зачем тебе знать будущее, особенно свое, дева из рода Антарей? А вот предсказание об Ордене — так, как оно известно, и передается среди Хранителей — я могу вам рассказать. Правда, мы его запоминаем в стихах — но вы уже достаточно от меня стихов наслушались за эти дни, не так ли?
— Если оно напоминает твои предсказания конца света, — фыркнула Гвендолен, — то можно не трудиться перекладывать в прозу — смысла не прибавит. Про дышаших ядом драконов, падающих с неба и огромную волну, накрывающую берег, мы выучили почти наизусть.
— В моих предсказаниях, — с легкой обидой отозвался Алларий, — очень много верных идей. И вещей, о которых стоит задуматься. Я просто использовал образы, которые людям понятны дучше всего.
— Не топырьтесь на нее, — неожиданно громко брякнул Дагадд. — А ты, пташка, захлопнулась бы на время.
— Мы просим вас, хранитель Алларий, — Логан наклонил голову и прижал руки к груди, хотя церемонный поклон странно смотрелся в исполнении человека, перемазанного кровью и с волосами, растрепанными не меньше, чем у Гвендолен, — не обращать внимание на нашу спутницу и поведать нам то, что вы собирались.
— Я буду краток. — видимо, Аллария было нелегко сбить с пути вдохновения. — Мы передаем друг другу две песни об Ордене, они очень похожи одна на другую. В одной, например. говорится так:
Из хляби водной
Скалы воздвиглись.
Мудрые там
Соберутся вместе.
Свои законы
Они установят,
Силы великие
Им доступны.,
На острове возникнет союз ученых людей, ведающих о мире больше других и стремящихся постичь новое.
— На острове? Но ведь Эбра не остров.
— А кто говорил про Эбру? — искренне удивился Алларий, чем полностью уничтожил у собеседников всяческое понимание и охоту возражать.
— Хоть не стремятся
К власти над миром,
Слушать их все
Правители станут, — продолжал Алларий нараспев, решив наконец, что завоевал безраздельное внимание слушателей.
Знаки их братства
Носить на плащах
Любому почетно,
Но сможет не каждый.
— Если бы кто-нибудь сказал мне раньше, что я, сидя на полу в Эбре, буду слушать стихи сумасшедшего комедианта, в которых говорится о каких-то тайных силах, я бы искренне пожалела этого бедолагу. Хотя не в моих обычаях испытывать к людям жалость, — прошептала Гвендолен одними губами, но Эбер наклонил голову, и уголок его рта слегка дрогнул. — Непонятно только, почему за все это время ни один из наших бывших союзников не выглянул из залы? И где, кстати, наши враги, к которым давно должно было прибыть подкрепление?
— Я бы тоже хотел это знать, — пробормотал Баллантайн. — У меня вообще такое ощущение, что мы во всем мире остались одни.
"К сожалению, не одни, а с тремя лишними свидетелями. А то я бы уже давно знала, что делать дальше, — некстати подумала Гвендолен, но вслух высказываться не стала — настолько ее мысли не вязались с высокими рассуждениями о мировых тайнах. Она ограничилась только тем, что теснее прижалась к ноге Баллантайна, пользуясь тем, что Логан с Дагаддом ни разу не взглянули в их сторону. Это увлекательное занятие заставило ее пропустить изрядный кусок текста, и когда она вслушалась, песнь уже подходила к завершению.
— Возникнет он
От любви великой,
В любви причина
Его паденья,
И вновь принесет
Любовь ему силу.
Понятно теперь вам.
В чем смысл мира?
Это самая непонятная часть предсказания, — добавил Алларий, немного помолчав. — Раньше я думал, что ее сочинял какой-то молодой хранитель, еще не излечившийся от всех человеческих глупостей. Но каждый прикоснувшийся к Чаше приобретает ум и опыт зрелого мужа. А если это правда, то очень обидная. Как может судьба мира зависеть от одного из самых нелепых человеческих занятий?
Логан с Дагаддом согласно закивали, выражая полную солидарность. Гвендолен могла бы многое возразить, но придержала язык. Тем более что говорить без традиционных насмешек ей было бы непросто. И если вдуматься — сильная любовь у ее народа называется проклятием. А та временная, которую она наблюдала у людей, действительно не слишком разумна — и возникает, и пропадает без особой причины.
— А что дальше? — спросил наконец Логан у замкнувшегося в себе Аллария.
— Что дальше — зависит от вас, — ответил тот, рывком поднимаясь. — Я поведал вам все, что мог — может быть, мои рассказы пригодятся. Прощайте.
— То есть как "прощайте"? Ты что, нас бросаешь?
Все настолько растерялись, что снова предоставили высказываться Гвендолен, да и та в свою очередь вскочила с пола, словно желая удержать этого странного человека. Нельзя сказать, чтобы общество Аллария приводило ее в восторг, но без него им придется гораздо хуже — это она понимала совершенно отчетливо.