И его лицо было абсолютно серым, словно на нем не осталось ни одной живой краски, только пепел.
Жалость ко всему миру временно кончилась — точнее, она никуда не исчезла и продолжала разливаться по залу, исходя волнами от фигуры Гвендолен, но на время ее перекрыли новые чувства, гораздо более яркие, но, к счастью для Хаэридиана и стоящих за его спиной гвардейцев, менее сильно действующие на окружающих. Иначе все они перестали бы дышать гораздо быстрее незадачливого Слэнки.
Гвендолен рванулась вперед как огненный вихрь. Несколько жаровен она спихнула с подставок, удачно попав под ноги подбежавшим к ней гвардейцам. Тем и без того было очень скверно — особенно после того, как двое скрестили свои мечи с клинком Гвен, и их затрясло на полу. Но присутствие Хаэридиана явно мешало им достойно признать поражение и отползти в угол. И поскольку их оказалось неожиданно много, долгое время они путались у Гвендолен на дороге, сильно нарушая все планы.
— Что это? Что происходит? — в интонациях эбрийского властителя прорезались легкие нотки испуга. Гвендолен так и не сумела его толком разглядеть, сразу ввязавшись в драку, поэтому образ Хаэридиана существовал в ее сознании исключительно в виде голоса. — Вы что… подсыпали мне какой-то дряни… мерзостные изменники… почему мне так плохо… Что это за… откуда взялась эта тварь?
— Говорят, ее видели вылетающей из дворца вашего племянника, великий.
— Проклятье… Зальбагар все-таки решил меня извести….я ведь ему никогда не доверял…и не напрасно…
— Ты, великий бывший, о нем слишком хорошо подумал, — у Гвендолен как раз выдалась небольшая передышка, когда очередной гвардеец покатился по полу, и она не удержалась. — Помимо фамильной подлости, для этого неплохо бы иметь какие-то зачатки мозгов.
Она вскочила на помост и примерилась, как бы аккуратнее перерезать веревки на запястье Эбера. Его лицо ничего не выражало, но как только лезвие кинжала блеснуло совсем рядом, в глазах мелькнуло что-то похожее на узнавание, и он как мог вывернул руку по направлению к Гвендолен.
— Хотя бы так, Гвен, — прошептал он одними губами. — Может, я еще успею истечь кровью до того, как они начнут. Давай, быстрее.
Гвендолен непонимающе уставилась на него, опять забыв посмотреть в сторону эбрийского султана и не особенно заметив, что в зал вступило новое действующее лицо, выставив вперед округлый живот и чуть выпятив пухлые губы, в окружении пестрой свиты, состоящей в основном из танцовщиц разного цвета кожи.
— Ты несправедлив ко мне, дядя, — церемонно заметил Зальбагар, цепким взглядом окидывая происходящее и стараясь не приближаться к центру зала, а разумно отодвигаясь в угол. — Покушаться на тебя? Существуют более приятные и несложные способы самоубийства.
— Скорее, Гвендолен, — голос Эбера был хриплым и таким же неузнаваемым, как его застывшее лицо. — Почему ты остановилась?
— Тогда зачем ты подослал… ко мне эту тварь?
— Если ты этого не сделаешь, Гвендолен… чего ты ждешь?
— Я никого не подсылал, дядя Хаэри. Я сам хотел бы понять, откуда она взялась и какой силой обладает.
— Почему, Гвендолен? Ты боишься? А за меня ты не боишься? Скорее!
— Отчего мне… так плохо? И как мы ее возьмем… чтобы все узнать… если наши люди не могут к ней подойти?
— Ты клялась, что любишь меня, Гвендолен! Гвендолен!
— Чего у нас всегда хватает в избытке, так это людей, дядя.
— Если ты этого не сделаешь…значит. ты мне все время лгала!
— Как же мне скверно…Пусть ее уберут — это от нее мне так плохо…
Гвендолен терзала кинжалом веревку, но лезвие уже несколько раз соскользнуло. Ее постоянно отвлекали — и остановившийся укор в глазах Эбера, от которого у нее было впечатление, будто кинжал задевает острием по ее сердцу, и со спины периодически напрыгивали гвардейцы, понукаемые двумя султанами. Наконец на ее плечи обрушилась алебарда, но руки у наносившего удар дрожали из-за непереносимости присутствия Гвендолен, и крыло спружинило, хотя немедленно отнялось и заныло. Гвен зашаталась, хватаясь за края помоста.
— Потерпите, дядя, очень долго она все равно не продержится.
— Ты так и не выполнила мою просьбу, Гвендолен, сказал ей взгляд Эбера. — Улетай хотя бы, чтобы этого не видеть.
Наверно, она была очень близка к тому, чтобы сделать, как просил Баллантайн — провести кинжалом по его руке, зажмурив глаза. В голове у нее все сдвинулось, словно боль и тоска окончательно взорвались в мозгу. Мир вокруг заволокло клубами тумана, в котором слышались нечленораздельные вопли. Гвендолен упала на колени рядом с помостом, больше не в силах держаться на ногах, поднося руки ко лбу, и ей понадобилось довольно много времени, чтобы осознать — это вовсе не туман, это пыль, которая поднялась от рухнувшей стены дворца.
Стены просто не стало — снаружи небо было ослепительно белесым, и ветер доносил запах горячего песка. В образовавшийся пролом совершенно буднично, как будто перешагивая порог трактира, ступили двое с такими узнаваемыми лицами, что Гвендолен невольно встряхнула головой, то ли приходя в себя, то ли не желая расставаться со сном.
— Эй, малыш, ну мы и заквасили тут! Облизаться можно!
С этими словами Дагадд пнул ногой кусок стены и оглушительно захохотал.
Волосы у обоих стояли несколько дыбом, а глаза горели внутренним огнем — в какой-то момент, очевидно, нестерпимо ярким, но теперь понемногу затухающим. Поэтому вид у книжников был взъерошенный и полусумасшедший. Но никто в зале не осмелился даже шевельнуться — потому что от них исходило еще больше силы, чем от Гвендолен. На лице Дагадда красовалась широченная ухмылка искренней радости, которую почему-то при взгляде на него никто не разделял, но его это нимало не задевало. Он приветственно замахал Гвендолен огромными ладонями.
— До чего вкусно было стенку расковырять! Только мне щекотно — а что тут вообще сляпалось?
Логан, в отличие от побратима, был сосредоточен настолько, что между бровями на мальчишески чистом лице залегла глубокая борозда. Он внимательно оглядел все происходящее в зале, не особенно задерживаясь на фигурах одинаково оторопевших султанов, но стоило ему взглянуть в сторону Гвендолен, как его взгляд изменился. Логан метнулся к ней с внезапной скоростью, которую трудно было представить, судя по тому, каким размеренным и даже прогулочным шагом они с Дагаддом вступили в зал.
— Что ты с собой делаешь, Гвендолен Антарей? Прекрати немедленно! Закройся, подними защиту! Хотя бы зеркала поставь! Как ты это вообще выдерживаешь?
Он схватил ее за плечи и встряхнул несколько раз, отчего волосы упали ей на лицо, и Гвендолен вообще перестала что-либо видеть перед собой. Впридачу ей было неимоверно трудно дышать, так давила на нее огромная масса чужой боли и страха, пригибая к земле.
— Ты меня слышишь? Ну, соберись, Гвендолен, закрывайся скорее!
— Да она же не впихивает сама, щупаешь? — Дагадд по-прежнему веселился, словно все творящееся вокруг его сильно забавляло. — Подбери хваталки, сейчас мы все пригладим.
Они с Логаном взяли Гвендолен за руку, каждый со своей стороны, и положили свободные руки друг другу на плечи, замыкая круг. Через несколько минут Гвен уже смогла поднять голову, глядя на них постепенно проясняющимися глазами. Она жадно хватала воздух, словно желая наверстать те мгновения, когда его почти не оставалось в ее груди.
— Я уже начинал опасаться, что ничего не получится, — мрачно заметил Логан. — Дыши спокойно, Гвендолен. Когда мы начнем разрывать цепь, я тебе скажу, чтобы ты приготовилась.
— Что… это со мной было? — Гвендолен вдруг почувствовала, что язык у нее прикушен и с трудом ворочается во рту, а крылья мелко дрожат, как после полета в бурю.
— В Чаше смешивается несколько потоков — память и знание обо всем, что происходит в мире. Все радости и ощущения от удовольствий, какие в нем есть Все страдания и боль, которую терпят живущие. Когда мы подошли слишком близко, потоки разделились. Ты взяла на себя самую трудную часть — но, наверно, иначе ты не вошла бы во дворец так легко.