Последний раз взмахнув крыльями, она толкнула ставни и ввалилась в небольшую мансарду, чем-то похожую на ее собственную в Тарре, лежащем от нее на расстоянии вечности. Появление Гвендолен сразу заполнило комнату с низкими скошенными потолками до предела, заставив двоих, стоящих у окна, поспешно отступить вглубь.
— Ты могла бы постучать? — кривясь, спросил один, высокий и худой, с недовольным лицом. — Или по крайней мере не разбивать окно ногами?
— Не могу понять смысл твоих претензий, Кэс, — откликнулась Гвендолен, тяжело дыша, но не меняя обычной интонации. — Сотни воинов Провидения весь вечер караулили меня по всем углам столицы, чтобы выразить свое восхищение, но мне пришлось жестоко обмануть их надежды меня лицезреть. А к тебе я прихожу сама, по доброй воле, но вместо восторженных приветствий слышу только вздохи о судьбе какого-то ничтожного окна.
— Что ты еще натворила? Что случилось?
— Видимо, случилось то, что я родилась, — Гвендолен наконец отдышалась. — Родилась с этим украшением, — она чуть напрягла мышцы, разворачивая крылья, и по комнате пронесся легкий ветер. — А потом, вместо того чтобы не спускаться со своих холмов или, на худой конец, заниматься каким-нибудь почтенным и непритязательным ремеслом в Гильдии, нацепила плащ Великого Магистра.
Здесь она спохватилась, бросив взгляд в сторону спутника Кэссельранда и сложила крылья, прижимая их к спине, но прятать их, после того, как они занимали половину комнаты, казалось уже несколько нелепо. Впрочем, в глазах невысокого человека в темной накидке, стоящего в дальнем углу, читалось только любопытство.
— Плащ Великого Магистра тебе дали в припадке безумия, — сварливо заметил Кэссельранд. Он крепко взял Гвендолен за плечи и встряхнул, проверяя, не ранена ли она. — А у тебя не хватило рассудительности его носить не снимая.
— Я честно пыталась. Но со мной слишком хотели познакомиться поближе.
— Она носит меч, смотрите, Кэссельранд, — внезапно вмешался в разговор третий, произносящий слова высоким приятным голосом и растягивая их в валленской манере.
— И даже не один, — фыркнула Гвендолен. Она поняла, что до сих пор сжимает рукоять черного вандерского меча, и всунула его в ножны, перекинутые за спину. Второй меч, с широким и коротким лезвием, висел на боку, и Гвен машинально поправила его, представляя, как выглядит — рыжие волосы, поднявшиеся дыбом от ветра, рукояти мечей и ножей, тускло сверкающие в одежде, странное выражение лица, с которого медленно сходили увлечение полетом и недавняя битва, и блестящие глаза, в которых пламя свечи отражается слишком ярко.
— Разве она не может отвращать железо и обращать в бегство одним взглядом? Великий Магистр Ордена должен это уметь.
— Кэс, а твой спутник умеет обращаться к собеседникам в первом лице, как положено? — Гвендолен кое-как поправила ставни и села на подоконник. Кэссельранд только вздохнул.
— Умеет. Но я еще не решила, как к ней относиться. Женщина с мечом — это самое нелепое, что может придумать судьба.
Спутник Кэссельранда отбросил накидку, показав спокойное и прекрасное, будто выточенное из белого камня лицо, на котором выделялись неимоверно длинные и густые ресницы и чуть припухшие, словно искусанные губы. Лицо было окаймлено мягкими каштановыми прядями с золотым отливом. Накидка скрывала платье с настолько глубоким вырезом, что Гвендолен даже растерялась, а Кэссельранд невольно отвел глаза, впрочем, скорее по привычке.
— Слушай, Кэс, — все-таки Гвендолен когда-то избрали Великим Магистром, а значит, испытывать неуверенность больше мгновения для нее являлось непозволительной роскошью. — Ты обещал мне союзника из айньской знати. Ради этого я сюда притащилась, отбиваясь от толпы восторженных почитателей. А ты мне подсунул какую-то разрисованную…
Она остановилась на мгновение до того. чтобы произнести слово, обозначающее женщину для развлечений, и только потому, что незнакомка широко распахнула глаза, до сих пор скрытые под ресницами, и Гвендолен поразилась их цвету — темно-синему, чуть просвечивающему в глубине, возле зрачка.
— Кэссельранд! — обиженно воскликнула женщина, не обращая больше внимания на Гвендолен. — Я же просила найти мне зеркало! Конечно, утром в этой спешке я неточно нанесла румяна, и они слишком заметны, особенно на левой скуле. Я весь день это чувствую, и мне очень не по себе
— Первым моим делом, когда мы выйдем отсюда, будет проводить вас к зеркалу, эрлесса, — спокойно ответил Кэс.
— О, я тебе исключительно благодарна! — и незнакомка ослепительно улыбнулась. По-другому ее улыбку, когда глаза засияли изнутри, назвать было невозможно.
— Бывшая дочь рода Антарей, — печально продолжил Кэссельранд, — я выполнил свое обещание. Я привел тебе лучшего союзника из айньской знати, которого только смог найти. Но у тебя не хватило разума это оценить. Эрлесса Ниабель, я не прошу прощения за ее выходки. Извинять их бесполезно, потому что вести себя по-другому она не училась.
— Если вспомнить, что моим учителем долгое время был ты, эти слова прекрасно характеризуют нас обоих, — пробормотала Гвендолен, чья уверенность опять несколько поколебалась. Но женщина, представленная как эрлесса Ниабель, то есть по айньским понятиям жена или вдова довольно состоятельного дворянина, вновь отреагировала не совсем обычно.
— Почему ты называешь ее бывшей? Разве у вас можно стать бывшей своему роду?
Кэссельранд промолчал.
— Можно, — глухо ответила за него Гвендолен. — У нас очень много таких бывших.
— Она совершила что-то нехорошее?
— Крылатая, ушедшая с мужчиной-человеком, пропадает для своего рода навсегда. Она никогда не сможет его забыть. А он никогда не полюбит и вскорости бросит ее. Это закон.
— Почему? — глаза Ниабель снова засветились, на этот раз от любопытства. Она жадно разглядывала Гвендолен с ног до головы, и та невольно взялась за рукояти кинжалов, как за единственную опору в этом мире. — Конечно, заставить мужчину тебя бросить — довольно просто, особенно если сама этого хочешь. Но если ты хочешь, чтобы он остался — это ведь еще проще…
— Мы рождаемся с этим проклятием. Его изменить нельзя.
— Ужасная глупость! Конечно, если ты будешь всегда носить эти страшные мужские сапоги, то можно спокойно дожидаться, что проклятие сбудется. Как ты терпишь на себе столько железа?
— Как мне расценивать прямое обращение? — Гвендолен внезапно успокоилась и уселась поудобнее, по своей привычке обхватив руками колени. — Ты наконец поняла, как именно ко мне относиться?
— Как я могу к тебе плохо относиться, бедняжка? Хочешь, я тебе подарю какое-нибудь свое платье? Впрочем, ты… нет, если сделать разрезы на спине, ты вполне сможешь его носить.
— Я польщена высокой честью, — Гвендолен церемонно кивнула. — Думаю, если я его надену задом наперед, то никакие дополнительные вырезы не потребуются.
— Но тогда никто не увидит твоей груди! — Ниабель простодушно раскрыла глаза. — А у тебя вполне есть на что обратить внимание.
— Искренне признательна за трогательную заботу о моей внешности, — Гвендолен почувствовала, что слегка краснеет, а этого никак нельзя было допускать. — Но может, не стоило ради этого преодолевать расстояние от Айны и обратно? Подобную оценку своих достоинств я могла бы услышать и в ближайшем трактире. Правда, в менее пристойных выражениях.
— Если ты еще не поняла, — скрипучим голосом заметил Кэссельранд, — что эрлесса Ниабель имеет исключительное влияние на цвет айньского дворянства, то остается только сожалеть о твоей утраченной сообразительности.
— Видимо, это следствие общения с вами обоими, — с легкостью парировала Гвен. Подобную перепалку она вела с исключительной легкостью, даже не задумываясь. — В чем же это влияние заключается? Вне всякого сомнения, в исключительной моральной стойкости и благочестивом образе мыслей достойной эрлессы.