Еще не оправившись от решающего сражения, Империя не могла себе позволить реорганизовать армию и направить ее на борьбу с этими стервятниками, так что задача сия стояла перед местными феодалами, которым и без того приходилось непросто, и потрепанными гарнизонами их вечно осаждаемых замков. Но здесь, в этой всеми забытой глубинке, признавали лишь власть Карла-Франца, и жителям деревень приходилось заботиться о себе самостоятельно или гибнуть. Последнее случалось значительно чаще.
В одном поселении на частоколе гнили отрубленные головы. Тела разлагались где придется — хоронить их было уже некому. Над колодцами, амбарами и хижинами витал запах смерти.
К полудню они проехали мимо храма Зигмара. Перед ним был распят старый жрец, ребра его были вывернуты и легкие хлопали на ветру, словно крылья. Павел и Халс выругались вполголоса и сплюнули, чтобы отвратить несчастье. Эрих выпрямился в седле, на скулах его загуляли желваки. Франц вздрогнул и отвернулся. Райнер осознал, что мечется между желанием отвернуться и глядеть во все глаза. Он никогда особо не жаловал жрецов, но на подобные зверства ни один житель Империи не мог взирать равнодушно.
Уже когда они пообедали не спешиваясь, из-за облаков показалось мутно-водянистое солнце, и настроение путников немного улучшилось. Лес отступил от дороги, и какое-то время они ехали по болотистой территории, покрытой тростником и еще не до конца растаявшими сугробами, от которых растекались змеистые ручейки. Все потихоньку разговорились, и Райнер не без интереса отметил, что обозначилось определенное разделение на группы. Его слегка удивило, что Павел и Халс, остландские фермеры, в жизни не покидавшие родных краев, пока их не призвали в армию, поладили с тильянским наемником Джано. Типичная замкнутость крестьянина, которому даже Альтдорф казался «заграницей», а любой чужеземец — недостойным доверия, отступила перед общностью пехотинцев, и скоро эти трое с хохотом рассказывали друг другу, как сгнил провиант, в каких халупах приходилось останавливаться на постой и какая зараза командир.
За ними ехали маленький Франц и гигант Ульф, переговариваясь вполголоса, — их явно объединяла необходимость противостоять всеобщим насмешкам. Кавалькаду замыкали Густав и Оскар, мрачные и молчаливые; попутчики явно избегали общения с ними.
Вирт ехал впереди рядом с леди Магдой. Они тоже не проронили ни слова: Вирт был постоянно настороже, а леди Магда демонстративно игнорировала всех, уткнувшись носом в толстый фолиант в кожаном переплете. Райнер следовал же за ними — увы, рядом с Эрихом. Кроме леди Магды, только рыцарь был равен ему по положению. Райнер оказался единственным узником, которого тот мог признать равным себе и снизойти до общения с ним, и, хотя он сам предпочел бы распевать кабацкие песни и балагурить с Халсом, Павлом и Джано, Эрих прилип к нему намертво и болтал не затыкаясь:
— Если вы бывали в Альтдорфе, то, должно быть, знаете моего кузена виконта Норриха Оберхольта. Он пытался стать рыцарем Пантеры. Чертовски хороший наездник. Долгое время служил в ордене Пера и Вымпела.
— Боюсь, с орденами я дела не имел. Я учился в университете.
Эрих сморщился:
— В университете? С ума сойти! Мне хватило моего наставника. А что, вы собирались стать жрецом?
— Вообще-то, я изучал литературу… если изучал. Но куда важнее мне было избежать Дрегольта.
— Да? И чем же вам не понравился Дрегольт? Отличные охотничьи угодья. Я сам как-то завалил кабана.
— Неужто?
— Именно. Роскошная зверюга. Эй, а ваша фамилия — Гетцау? Кажется, я встречал вашего отца на охоте в Дрегольте. Славный старикан.
Райнер вздрогнул:
— Да уж, славный, особенно когда убивает беззащитных.
В пожухлой траве у дороги что-то зашуршало. Джано тут же схватил арбалет и выстрелил. Кролик выскочил из укрытия и помчался через болото. Но даже прежде, чем он сердито что-то воскликнул, Франц прицелился и аккуратно, одним ловким движением выпустил стрелу. Кролик полетел кувырком и шлепнулся в талый снег с метровой стрелой между лопаток.
Все обернулись и посмотрели на мальчика с невольным уважением. Даже Эрих коротко кивнул: