Вскоре Пол обмяк и упал прямо на меня, прижав меня к кровати всем своим весом. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы столкнуться его с себя и выбраться наружу. Я только теперь почувствовала, каким огромным и тяжелым он стал, но главное состояло в том, что его надутые химией мускулы не имели никакого значения, он больше не мог меня тронуть.
Я встала и посмотрела на его обездвиженное тело. Пол лежал без сознания, но дышал ровно, казалось, он просто спал. Значит не убила. «А жаль», -- подумалось мне. Мои руки тряслись, зубы – стучали. Вдруг Пол пошевелился, отшатнувшись назад и споткнувшись о ножку атаманки, примыкающей к кровати, я едва не упала. Внутри меня что-то щёлкнуло, словно порвался невидимый трос. Я не была в безопасности, я безумно его боялась. Нужно было срочно сделать что-то на тот случай, если Пол проснётся.
После быстрого осмотра комнаты в моей голове созрел план. Я подошла к шкафу, где лежали все мои школьные принадлежности и достала новый рулон суперплотного скотча. Как раз то, что нужно! Поскольку Пол лежал лицом вниз, я взяла его руки, свела их за спиной и хорошо обмотала скотчем, потом проделала то же с его ногами, и, наконец, заклеила ему рот и пару раз обмотала ленту вокруг его головы.
Отступив на пару шагов, я посмотрела на проделанную работу и, на всякий случай, так как на рулоне оставалось ещё немного скотча, повторила всё с самого сначала, пока скотч не закончился. Мирно посапывающий Пол лежал на полу, напоминая кокон огромной бабочки.
«Ублюдок! Сейчас он даже пошевелиться не сможет», -- с гневом подумала я, -- «но я с тобой ещё не закончила».
*******
Ещё какое-то время я сидела на кровати, сложив ноги на бабочку Пола, и, глядя на него, обдумывала план действий. Вскоре адреналиновая лихорадка прошла, и я почувствовала резкую усталость. Мне нужно было смыть с себя всю грязь и с чистыми мыслями переступить порог новой жизни, потому как я понимала, что по-старому я больше жить не смогу.
Ступая на прохладному деревянному полу, я побрела в душ. Включив горячую воду, я стала тереть себя мочалкой с такой силой, словно хотела содрать с себя кожу. Полчаса спустя, израсходовав целую бутылку мыла, я вышла из душа и встала перед зеркалом. Вода стекала по моему покрасневшему телу вниз, оставляя под ногами маленькие лужицы.
Лучше мне не стало. Что-то важное внутри меня надломилось. Волна пугающей темноты как куполом накрыла меня с головой. Я больше никогда не увижу Кейна, мне суждено провести свою жизнь с человеком, которого я ненавижу больше всего на свете. Я чувствовала себя так, словно меня приговорили к пожизненному заключению в тюрьме особо строго режима. Я чувствовала, что умерла, оставаясь живой.
С трудом заставив себя сдвинуться с места, я прошла в гардеробную, взяла чемодан, сгребла всё, что попалось мне под руку, не раздумывая, смогут ли эти вещи мне пригодиться, взяла несколько маек, джинсы, платье, две пары обуви и бельё. Застегнув молнию, я села сверху и, уронив лицо в ладони, снова разревелась. Что я собиралась делать? Сбежать? Куда? Мне едва исполнилось восемнадцать, я никогда не уезжала из отцовского дома больше, чем на неделю, и никогда не оставалась одна. Я распадалась на части, разрывалась на миллионы атомов, и в этом хаосе я не могла отыскать свой разум.
Отчаяние смешалось с гневом. Я отказывалась сдаваться, отказывалась принимать обстоятельства такими, какими они были. Секунду спустя, не отдавая отчета в своих действиях, я бросилась в кабинет отца, тихо скользнула по спящему дому мимо комнаты Киры и родительской спальни, направо, к большим дубовым дверям, к которым я возвращалась столько раз в поисках защиты. Я пробралась внутрь, оглядела покрытую слоем мрака мебель и направилась к полкам, забитым книгами.
Когда я была совсем маленькой, однажды я заметила, как отец достал одну из толстых книг в тёмно-бордовом переплете, за ней находился тайник. Таких тайников и сейфов в доме было полно, но точно я знала лишь об этом. Осматривая каждую полкк, я пыталась найти эту книгу, вспомнить, где именно она находилась. Ощупывая каждую книгу, я принялась сбрасывать их с полок, пока, будучи на пороге отчаяния, я не нашла то, что искала. Со вздохом облегчения я выдернула книгу вместе с остальными фолиантами и уткнулась взглядом в замок с шифром. Дерьмо, гребаное дерьмо! А чего я ждала? Найти лакированную шкатулку с баблом? Мне нужны были только наличные, по кредиткам меня вычислили бы в одно мгновение.
Ладно, Ева! Сконцентрируйся на замке. Ничего сложного, самый обычный сейф, вот только знать бы код! День моего рождения! Это должно было сработать! Я набрала цифры по порядку и... Ничего не произошло. Черт! По телу пробежала колючая дрожь. За дверью послышался далёкий звук. Не хватало, чтобы отец застал меня здесь. Я попробовала ещё и ещё раз, пока от злости у меня не взмокли ладони. Всё это было бесполезно.
И вдруг меня осенило! День рождения Милы! Ну конечно! Я закрыла глаза, стараясь сконцентрироваться на дате на фотографии... 12 августа 96-го, он сказал, что она погибла за два дня до своего двадцатилетия. Вычислить дату дня её рождения не составило труда. Я ввела код и, повернув колесо в последний раз, услышала щелчок. Да! «Спасибо, мама», -- подумала я. Она подарила мне жизнь во второй раз. Это были грязные деньги, но в грязной игре, которую затеял со мной отец, меня могли спасти только они.
Забитый до краев сейф опустел за секунду, и вдруг я услышала его голос. Голос отца. Он шёл сюда. Быстро захлопывая сейф, я принялась судорожно составлять все книги на место и в последнюю секунду нырнула под стол, задыхаясь от страха. Послышались шаги по ковру, и я увидела пару черных блестящих туфель, остановившихся у стола. Я стала молиться Богу, в которого никогда не верила, перебирая в голове все слова, что когда-либо слышала от набожной Рейчел, молившейся о благополучии семьи каждую ночь перед сном.
-- Товар уже в доках? -- его голос был напряженным и хриплым, -- отлично. Поблагодари Бога, Креиг. Сегодня я не в настроении. Проследи, чтобы наша часть прибыла на склад, и позвони Лоренцо. Пусть принимает эстафету. Завтра в Вегасе я закрою сделку с триптихом Бэкона. Позаботься обо всём необходимом для её перевозки в мой личный сейф в Малибу. Как только картина будет у нас, я смогу перепродать её в десяток раз дороже. Я знаю одного еврея, который давно мечтает о триптихе. Если всё пройдёт гладко, и картина уйдёт к нему, нам не нужно будет делиться с Ван Гогом. Я сыт по горло этим дерьмом. Пришло время распрощаться с ним, а затем и с Хеллом.
Я не могла поверить своим ушам. Триптихом называли «Три наброска к портрету Люсьена Фрейда», написанные Беконом в 1969 году. Насколько я помню, на Нью-Йоркском аукционе они были проданы за сумму, превышающую 140 миллионов.