Колдун из Верхнего Эша дал ей последнюю деталь, необходимую для снятия проклятия с Ледена, однако, это оказалось не простое подношение, как она изначально подозревала. Это — жертва. И тот, кто произнесёт данные слова Брэйлиан, получит желаемое, и в ту же секунду потеряет самое важное.
— Отчего ты столь молчалива? — спросил Дарик, когда они подъехали к убежищу.
В последние несколько ночей в священном лесу у них было более удобное место для ночлега, нежели земля и больше чем костёр, чтобы прогнать тьму. Однако они спали в разных комнатах, разделённых массивным стволом дерева друг от друга.
Сегодня, в их последнюю ночь, Рейн позаботится о том, чтобы они разделили ложе.
— Я только сейчас кое-что поняла.
Она повернулась к Дарику, и на любимое лицо вдруг стало трудно смотреть. Голубые, будто ясное зимнее небо глаза, волевой подбородок, густые тёмные волосы, тяжёлый локон, всегда падающий на одну бровь. Взгляд... Всё это прожигало её насквозь, оставляя шрам на сердце.
Рейн опустила взгляд, пытаясь скрыть печаль.
— Моквид. — Она вырастила растение на ладони. — Нет нужды искать.
Дарик усмехнулся.
— Ты никогда не перестанешь меня удивлять.
Она протянула моквид, не позволяя дрогнуть ответной улыбке.
— Положи его к кровавым камням. Завтра мы найдём ведьму с Кургана и вместе снимем проклятие.
— После стольких потраченных в пустую лет, конец кажется довольно простым.
— Ничего не потрачено впустую, Дарик. Мы делали всё от нас зависящее. И лишь недавно получили подсказки, указавшие нам правильное направление. — Рейн через силу заговорила о страшных словах, ставших поперёк горла комом. — Есть кое-что ещё. Ритуальные слова. Я слышала их от колдуна.
Дарик нахмурился.
— В Верхнем Эше?
Рейн кивнула:
— Я о них смолчала, поскольку не понимала значения.
— А сейчас поняла? Как? Что это?
Рейн заметила на его лице замешательство... и снова попыталась скрыть терзающую её боль.
— Исми долунди вейтен крив. — Сердце от мук едва не разорвалось в груди. — Чем больше я использую свою силу, тем лучше понимаю колдовской язык.
Дарик нахмурился ещё пуще.
— Что они означают?
— Просто официальные слова при подношении кровавых камней и моквида Брэйлиан. — Ложь скатилась с языка Рейн, как кислота. — Вполне безобидные, но нам они понадобятся, когда мы будем просить её разрушить чары.
Дарик явно успокоился после её объяснений и спрятал моквид в сумку.
— Не знаю, зачем богине сорняк, но магия сама по себе странная штука.
— Да, — согласилась Рейн. Правда разрывала её на части и в то же время делала сильней. — Мы найдём ведьму с Кургана. Она нам поможет. Ты скажешь эти четыре слова, Дарик, и снимешь проклятие с Ледена. Ты всю жизнь к этому стремился.
Он кивнул, повторив столь неприятные и ужасные колдовские слова. Теперь они ему известны, и Дарик без труда сможет их произнести.
Тень снова пробежала по его лицу, когда он взглянул на неё.
— Ты выглядишь слишком мрачной для столь радостных вестей. До цели рукой подать. Мы почти сделали это, Рейн.
Мрачная — не то слово, чтобы описать обуревавшие её чувства. Понимание слов колдуна открыло пропасть в её душе и бросило на произвол судьбы. Леден проживёт и без неё. Но королевство не выживет без своего принца.
Осознание этого успокоило её, придало решимости и уверенности в себе.
— Хочу, чтобы ты знал, я никогда и ни за что не показалась бы тебе в тот день у Котла, если бы этого не захотела.
Дарик слегка пожал плечами.
— Но этого же ты не хотела. — Он взмахнул рукой, как бы охватывая себя, её, Леден... Всё.
Рейн мысленно вернулась к тем временам. Насколько она помнила, в божественном чертоге её не обуревали желания. А серое, скучное и одинокое существование: без желаний, потребностей, страхов, удовольствия, знаний и общения.
— Впервые я чего-то захотела, — призналась она хриплым от волнения голосом. — В день, когда увидела тебя.
Дарик серьёзно посмотрел на неё. Он протянул руку, провёл пальцами по её щеке и откинул волосы назад.
— Ты — воплощение моих грёз и желаний.
Сердце Рейн чуть не разорвалось на части. Ей надоело ждать. Надеяться. Играть по правилам Дарика, ведь не только они имели значение.
— Завтра мы спасём Леден, но эта ночь — наша.
Его взгляд стал настороженным и обжигающим.
— Капелька?