Сегодня был спокойный день для стихий и Котла. Рейн и Дарик держались позади, пока ведьма с Кургана занималась таинственным ритуалом, выясняя, какой из камней, образующих широкий круг, содержит ключ к разрушению проклятий. Дарик держал необходимые ингредиенты, и Рейн стояла рядом с ним, жалея больше всего на свете об ещё одной ночи, когда они могли бы ласкать, касаться и нежиться в объятиях друг друга.
Наконец, ведьма отошла от Котла и указала дрожащей рукой на камень, который внезапно запульсировал тьмой.
— Вот он, — промолвила она усталым и тоненьким, как тростинка, голосом. Спотыкаясь, она подошла к большому дереву и еле живая привалилась к нему. На их глазах кожа ведьмы стала пепельной. Казалось, та состарилась на десять лет. Седина запорошила голову, и Рейн осознала, что ведьма пожертвовала большим, чем они подозревали.
Возможно, она как и Рейн знала, чего ей это будет стоить, и всё же решила идти до конца.
Явно обеспокоенный состоянием ведьмы Дарик скинул с себя плащ и укутал её. Истощённая долгим и напряжённым ритуалом колдунья не шевелилась.
Рейн с Дариком вместе подошли к Котлу. Когда они добрались до нужного камня, она повернулась к нему и нежно коснулась любимого лица.
— Поцелуй, — прошептала она с дрогнувшим сердцем. — На удачу.
Дарик нежно притянул её к себе. Припал губами к её устам, и Рейн прильнула к нему с дикой яростью. Поцелуй стал более глубоким, немного неистовым, и она испугалась, что невольно выдаст своё отчаяние. Она обманывала его, и, вероятно, он никогда её не простит. Но весна снова придёт в Леден. Дарик не женится на Астрее, накажет Раану и снова сделает Леден самым могущественным королевством на континенте.
Дарик отстранился слишком быстро, его глаза сверкали смесью желания и решимости.
— Ты выйдешь за меня замуж, Рейн? Как только мы вернёмся в Эш? — Он снова поцеловал её, на этот раз быстро и крепко. — Пожалуйста, скажи, что ты никогда меня не покинешь.
Вместо эйфории, к горлу подкатила тошнота.
— Ничто не сделает меня более счастливой, чем быть всегда твоей. Я люблю тебя, Дарик, — ответила она, тщательно подбирая слова.
Улыбаясь, он откинул назад упавшие ей на лицо волосы.
— Я тоже люблю тебя, моя серебряная капелька.
Не пролитые слёзы жгли глаза. Пред взором будто снова предстал молодой принц, отчаянно взывавший к Котлу. Много лет назад она не могла оставить его зов без ответа, так же, как сейчас была готова пойти на всё, лишь бы помочь ему.
Склонившись, Дарик разложил кровавые камни и моквид, как велела ведьма с Кургана. Выпрямившись, он сжал руку Рейн, а потом поднёс к губам и поцеловал кончики её пальцев.
— Сейчас всё закончится.
Она поджала губы, чтобы не выдать себя сдавленным вздохом, а потом кивнула:
— Поговори с Брэйлиан. Расскажи о проклятии.
Повернувшись лицом к Котлу, Дарик окликнул Брэйлиан. Много лет назад богиня не услышала его... или проигнорировала мольбы. Весна же оставила свои сезонные скитания и пришла вместо матери, не видя ничего, кроме красивого юного принца среди странной и непроходимой тьмы. Он сиял так ярко, что она не смогла устоять.
Сейчас Дарик снова рассказал о проклятии, губительной засухе и попросил весну вернуться в Леден.
Когда он закончил говорить, огонь вырвался из ранее безмятежного Котла. Взмыл высоко, свирепым и ревущим пламенем, потянувшись к небу своими гневными пальцами. За все годы, что они приходили к Котлу с мольбами и явно бесполезными подношениями, Рейн никогда не видела ничего подобного. На этот раз Брэйлиан их услышала.
Их взгляды с Дариком встретились, в его сияющих триумфом глазах отражались языки пляшущего пред ними огня. Вздёрнув подбородок, Рейн ободряюще улыбнулась. Она покинет его мужественно, несмотря на одолевавшую душу печаль.
— Произнеси слова. Разрушь проклятие, Дарик.
— Исми долунди вейтен крив, — твёрдо произнёс Дарик, и его голос разнёсся над огненной бурей Котла.
«Я жертвую самым дорогим».
Кровавые камни должны были привлечь внимание богини, моквид — раскрыть источник проклятия, а слова на колдовском языке... предлагали своего рода обмен.
Дарик просил о чём-то, а значит, должен был пожертвовать чем-то. И не какой-то безделушкой, а тем, что любил больше всего на свете. Рейн не сомневалась, что он потеряет её. Это одновременно служило утешением для разбитого сердца и терзающим остриём кинжала.