Когда загорелось сорок первое маленькое Солнце, на Земле не было ни одного инженера.
Их не было и на планете-близнеце. Пирамиды, и те, что обитали на близнеце, и та, что была на Эвересте, не были инженерами. Они исходили из грубой метафизики, в основе которой лежал принцип «дели на части и толкай».
У них не было элегантных теорий поля. Они знали лишь то, что все можно разделить на составляющие и что если что-нибудь подтолкнуть, это что-то начнет двигаться. Если вы изо всех сил толкнули что-нибудь и оно не двигается, вы разбираете это «что-то» на части и толкаете отдельные части. И движение начнется. Иногда, для ядерных эффектов, им приходилось делить предметы на 3x10**9 частей и очень осторожно передвигать каждую.
Разбирая на части и перемещая, они сажали свой единственный космический корабль на сгоревшем крошечном Солнце, которое когда-то было знакомой Земле Луной. Нельзя было сказать, что Пирамиды запаздывали с Созданием Нового Солнца. Они никогда не запаздывали. Для них это было невозможно, потому что они были абсолютно лишены чувства времени. Они знали о том, «когда» следует что-либо делать, потому что у них была сеть разного рода приборов, исполнительных механизмов и вспомогательных устройств, которая охватывала всю планету. Когда средняя температура на Земле падала ниже определенной установленной величины, датчик сообщал о необходимости снова разжечь Луну. И они это делали. Пирамиды не обращали внимания на такие пустячные детали, как, например, движение воздушных масс на Земле. Получилось так, что Австралия и Африка были напоены теплом в этом году, и средняя температура на Земле падала медленно. Поэтому расчеты Наблюдателей за Небом были неправильны.
Но сейчас «время» пришло, и космический корабль был послан.
Внутри него находились одиннадцать мужчин и женщин и несколько совершенно иных живых существ.
Они не были пассажирами в точном значении этого слова. Слово «начинка» было более подходящим. Так как они давно потеряли представление о языке и даже о собственном «Я», слова их не трогали.
Много веков назад другие человеческие существа шагали по Луне в неповоротливых скафандрах, посылали на Землю по радио поздравительные сообщения, как счастливые туристы. За двести лет, прошедшие с тех пор как люди смогли в последний раз попасть в космос по своей воле, много сотен человеческих (и других) существ посетило спутник. Никто из них, однако, не был туристом. Они выполняли только то, что выполняла нынешняя группа.
Они разжигали ядерные огни, которые превращали Луну в почти звезду. Сделать это было довольно трудно даже с теми машинами и приборами, которые им давали на планете-двойнике. Среди всего прочего им предстояло погибнуть.
Даже с приборами Пирамид было нелегко разжечь ядерный огонь на поверхности Луны. Там нечему было гореть. Луна состояла из камней и пыли — а сейчас также и из шлака. Элементы, из которых она состояла, нелегко поддавались синтезу или расщеплению. Но когда приборы Пирамид расщепили их на достаточно мелкие части, достаточно сильно подтолкнули эти частицы, нейтроны вытолкнули протоны из ядра, ядра распались, энергия высвободилась. Достаточно энергии, чтобы новое Солнце горело пять лет или около того, прежде чем его вновь нужно будет зажигать.
Итак, космический корабль очень быстро коснулся холмика на Луне, которая уже не горела, но была невыносимо горячей.
Космический корабль оставил съемную капсулу, в которой было одиннадцать человеческих (и других) существ и технику, необходимую для деления элементов и придания им ускорения. И космический корабль быстро улетел, чтобы избежать того, что последует.
Там, где капсула коснулась горячего шлака, она стала горячей. Люди не замечали этого. Они сознавали только то, что сейчас их задания должны быть выполнены очень быстро.
Они быстро работали, не считаясь с возрастающим жаром, который вскоре испепелит их. И новое Солнце было зажжено.
Огонек пламени появился на поверхности. Одиннадцать человеческих существ успели лишь вскрикнуть, прежде чем погибли. Затем огонек из вишневого стал оранжевым, превратился в бело-голубой и стал расти.
В момент зажжения Нового Солнца на Земле царило ликование. Где бы люди ни жили, в тенистых развалинах городов, которые назывались Хартум или Чикаго, или Бейжинг. Граждане, контролируя свою радость, с улыбкой смотрели на небо.
Однако не везде. В Доме Пяти Правил в Вилинге Глен Тропайл с беспокойством ожидал смерти. Гражданин Войн, который сошел с ума и убил булочника, делил с Гленом комнату и судьбу, но не разделял его ярости. Со сдержанным удовольствием Бойн сочинял свое предсмертное стихотворение.
— Скажи мне, — огрызнулся Тропайл, — почему мы здесь? Что ты сделал и почему? Что сделал я? Почему я не хватаю скамейку и не убиваю тебя? Ты бы убил меня два часа назад, если бы я попался тебе на глаза.
Гражданин Бойн не чувствовал удовлетворения. Его страсти угасли. Он вежливо ответил Тропайлу известным афоризмом:
— Гражданин! Искусство жить состоит в том, чтобы заменять несущественные, имеющие ответы, вопросы на важные, не имеющие ответов. Подойди, давай полюбуемся вновь рожденным Солнцем.
Он повернулся к окну, за которым искорка бело-голубого света на месте бывшего кратера тихо начала распространяться по всей поверхности Луны.
Тропайл, будучи порождением той культуры, в которой он вырос, тоже непроизвольно повернулся. Он молчал. Это бесконечно малое бело-голубое сияние там наверху, которое медленно разгоралось… Единство, тихий восторг существования во Вселенной, с которой сливаешься плавно и незаметно; слиться с великим бело-голубым драгоценным цветком, распускающимся на небе, который не отличается от тебя самого…
Успокоенный, он закрыл глаза и стал размышлять о Взаимосвязи.
Он почувствовал себя более значительным. К этому времени, когда реакция синтеза охватила весь небольшой диск, через четверть часа, не более, его Медитация стала заканчиваться, как это обычно происходило у Глена Тропайла.
Хорошо, подумал он, потому что это, вероятно, освобождало его от причиняющей беспокойство возможности Перемещения. У него вовсе не было желания однажды просто исчезнуть.
И все же временами он ощущал некоторое сожаление.
Тропайл сбросил с себя порванную парку, даже не удосужившись разорвать ее. В комнате уже становилось тепло. Гражданин Бойн, конечно, осторожно разрывал каждый шов грациозными движениями.
Но Медитация закончилась, и, наблюдая за своим сокамерником, Тропайл мучился безмолвным «Почему?». С юности этот вопрос часто вставал перед ним. Его можно было заглушить Восхищением или Медитацией. Тропайл был настолько хорошим специалистом в своей области — Наблюдении за Водой, что некоторые новички обращались к нему за советом в этом тонком искусстве, несмотря на общеизвестные странности в его поведении и жизни. Он получал огромное удовольствие от Наблюдений за Водой. Ему было почти жаль всякого, кто был настолько ограничен, что посвятил себя, скажем, Облакам или Запахам, даже не попытавшись испытать себя в Наблюдении за Водой. Хотя и Облака и Запахи были очень важны. А после сеанса Наблюдения, если повезет и увидишь Девять Стадий кипения в их классическом совершенстве, можно погрузиться в Медитацию и ощутить себя гармоничным и значительным.
Но что делать тому, кому Медитация не давалась, как ему? Что было делать, если мысли разбегались, становились все менее напряженными? Что было делать, если Медитацию можно было вызвать лишь очень важным событием, таким, как обновление Солнца?
Он всегда думал, что тогда сходят с ума. Но не он сошел с ума, а Бойн. Его же объявили Сыном Волка, обвинив в том, чего он не мог понять. И в этом случае он не потерял рассудок.
И все же наказания одинаковы, подумал он, с беспокойством ощущая незнакомый зуд, не внутренний непереносимый зуд, когда хочешь взять верх, а реальное ощущение зуда в основании позвоночника. Наказание за все страшные преступления — принадлежность к Волкам или сумасшествие — было одинаково простым: Они делают Поясничную Пункцию. Он принесет Жидкость в Дар.