— Он очень упрям, — пожевала губу, раздумывая, как бы провернуть дело. Как убедить…
— Это не было бы проблемой, будь у вас время, а его нет! — припечатала ровно Герта. — Соблазни его, — опять меня смутила прямотой. — Не до стеснений и нежности. Обольсти, соблазни. Он слабее, чем пытается казаться, — фыркнула громко. — Любой кобель побежит, ежели сука пожелает. А он тебя желает…
— Отталкивает.
— Потому что желает, — настаивала Герта. — Потому не давай ему больше шанса. Дай себя вкусить, и тогда он сорвётся, — умолкла, метнув взгляд на выход. Да и я уже знала, что Рагнар шёл. Откуда? Кто ж его ведал? Но сердце застучало неистовей. Волнение душу затопило.
— Я не умею, — шикнула Герте.
— Тут нечего уметь. С волколаком проще простого, — улыбнулась коварно. — Беги… Брачный гон не просто так придуман. БЕГИ!
Я кивнула задумчиво и торопливо схоронилась в маленькой пещерке.
Рагнар
— Набегался? — Герта как всегда меня встретила прямотой.
— Да, — буркнул я, зайца и дрозда близ костры положив. Мать глянула на дичь, на меня… и так понимающе осуждающе кивнула:
— Вот сам и приготовь, — что я скрипнул зубами.
Я бы побурчал, но с ней этот номер не проходил, поэтому безмолвно начал потрошить дичь.
— А она ничего, — буркнула Герта, будто я нуждался в её одобрении. — Мне нравится. И сильна, — а это добавила со смыслом, коего я пока не понимал.
Разделал тушки, и пока мать великодушно взялась их приготовить на костре, — с нами человек, и мы, дабы не пугать её своей кровожадностью, были готовы еду опалить огнём, — пошёл к ручью, что близ пещеры резвился.
Ополоснулся в ледяной воде. Хорошо стало, бушующая кровь ход замедляла… Вот тогда и среагировал на движение.
Носом жадно повёл.
Славка?
Быть не может, что дура вышла из пещеры в ночь!..
И не просто вышла подышать свежим воздухом — шаг ускорила, перейдя на бег… Что творила, дура?!
Зубы сжал до скрежета, сражаясь со Зверем. Жилы кожу натянули от того, как сдерживал его в себе. Кости затрещали, норовя тело моё изменить.
Призывность самки опалила ноздри, помутнело все перед очами. Сознание потекло, лишь инстинкты низменные и звериные оголяя… Скрутило меня жестокой судорогой обращения.
Обречённо вскинул голову к небесам, зову Луны не смея перечить и даже чувства, притуплённые травой и водой ледяной, вновь обострились. Зверь в радости животной завыл, извещая мир, о голоде своём и начале охоты.
И когда впереди, меж деревьев в чащобе силуэт Славки заметил, осознал, что уже её преследовал…
Моя!!!
Зарычал в предвкушении самец, чья самка игру коварную затеяла.
МОЯ!!!
Порыкивал Зверь, признавая, что слаб перед хитростью человечки.
А мчалась Славушка так быстро, что даже мне приходилось надрывать жилы, дабы нагнать её… Уж ничего более лакомого не видал — лишь самку шалую, что со огнём играла, да заигралась… Выслеживал, позволяя удрать, и вновь нагонял, порыкивал, зубами клацал… И на поляне заловил — в пряжке завалил свою дичь, клыками в плечо вонзаясь, дабы не рыпалась жертва.
Вопль девки на хрип сменился, а я её уже под себя замял. Она ещё пыталась брыкаться и даже по морде мне кулачком долбила:
— Пусти!.. — когтями царапала.
Но для Зверя это — нелепые телепания, и только.
Перехватил за плечо близ шеи поудобней, топчась по земле, но девку под собой меж лап удерживая.
— Раг… нар! — хрип лишь на миг в сознание прорвался, но так же быстро животная похоть взяла вверх. Зверем рыкнул утробно, самку вверх дёрнул, на колени ставя.
Ткань затрещала, когда цапнул и потянул, заголяя и без того обнажённый зад. Взбрыкивала, ударить пытаясь, и это дико заводило Зверя. Строптивая, ретивая… кобыла не объезженная.
Голое невинное тело самки, призывной запах, Луна…
Меня уже трясло от низменной похоти, всадить перевозбуждённое хозяйство в девчонку: от нетерпения смазка текла по обнажённым ляжкам…
Это был конец: я знал, и она поняла… Я не остановлюсь.
Пристраивался грубо. Моя измученная желанием плоть пульсировала и дёргалась, задевая открытую промежность с заветной целью. И стоны боли, причитания, увещевания жертвы не имели силы. Контроля не было уже… Лишь покорная самка под Зверем. И Зверь… призванный в полнолуние!
Прикусил поудобней за плечо, чтобы не брыкалась, наметился членом во влажное лоно и с рыком утробным ворвался, ослеплённый нездоровой похотью. Вдалбливался, оглушённый хриплыми воплями самки и боем собственного сердца. Всаживал остервенело, желая быстрее напряжение снять.