Хозяйству узко было, влажно и до сумасшествия хорошо. Скользил легко, входил глубоко. И такого наслаждения никогда не получал от акта.
Яростными толчками довёл себя первой вспышки удовольствия, рыча блаженно и удерживая клыками самку, ибо слаба была, уж не брыкалась и не орала.
Секунду насыщался яркими чувствами, что близость давала и вновь продолжил спаривание.
Она!
Долбилось яростно сердце.
Она!
Бурлила отравленная хмелем похоти кровь.
Она!!!
Сдавался Зверь на милость истинной.
И брал! Раз за разом…
Ещё…
И ещё!
И ещё… пока запал дикого Зверя, наконец, заловившего вожделенную самку, не утих. И только когда дурман от животной похоти сошел: когда ощутил приятную пустоту в животе, слабость в лапах, негу в жилах и лёгкость в башке, я осознал, что натворил…
Разжал челюсть, страшась дышать. Соступил, покидая лоно мелкой.
Шаг, второй, сморгнул багровую пелену с глаз, глядя на распластанное на траве тело девчонки… На кровь, струящуюся по ляжкам, спине, рукам…
— Славк, — задохнулся ужасом, обернувшись человеком. — Славк! — подвыл, боясь коснуться. — Славк!!! — завопил, разрывая тишину леса. Метнулся к ней, крутанул лицом к себе и задохнулся, счастью не веря — моргала… непонимающе, рассеянно…
— Славк, Славк, — затрясло меня мелко и сильно. Бледная, зарёванная, с губами в кровь искусанными и глазами кровью налитыми…
Едва жива. НО ЖИВА!
Сгрёб в объятия, к себе прижимая, и впервые ощутил на губах что-то солёное.
— Маленькая моя, — голос не слушался, дрожал. Псом виноватым лизнул рану на плече. Ещё и ещё, проклиная себя за животную суть, как никогда презирая Зверя в себе.
Зализывал её раны, пока запоздало не вспомнил совет матери. Торопливо прокусил мякоть на ладони и ко рту Славушки приложил.
Славку себе на колени перетащил, голову на руку согнутую, и ладонь на губы, заставляя кровь мою глотать. Вот так и сидел, ждал…
Не ведал, сколько просидел, но когда зашлась кашлем, я чуть не разрыдался от счастья…
Частично порвана, местами покусана, но живая ведь. Я и на такое не рассчитывал!
— Раг… нар… — с тяжкими вздохами обронила Славушка.
— Я… тут, — сглотнул сухость во рту. Глазами жадно обшарил чудо своё ненаглядное. — Идиотка ты, — вторил рыком отчаянья. — Выкарабкаешься, я тебя… пришибу… — меня опять заколотило. — Ох, накажу, — в лоб губами уткнулся, подыхая от радости, что жива.
— Я… прощаю, — шелестела мелкая. — И мне… не страшно…
Поцеловал её, потому что не мог этого слышать. Отчаянно хотел, но был недостоин.
ВИНОВЕН!!! И нет этому ни оправдания, ни прощения…
— Прости, — коротко поцеловал, но жадно. — Прости, я…
— Люблю тебя, — она всё же сказала это на одном выдохе.
И меня аж скрутило от зла на себя. Как смел я?! Такое чудовище… такую малышку обижать?!
— Я… — прошелестела, даже улыбку вымученную подарив, — жива…
— Жива, — и я кивнул.
— Ради тебя… готова… жить, — по лицу слёзы побежали, а взгляд такой глубокий и всепрощающий был, что у меня на глотке удавка невидимая стянулась. — Только… ежели нужна…
— Нужна, — кивнул так рьяно, что в шее хрустнуло. — Нужна! — кивнул запально. — Нужна! — чуть не завопил. — Так нужна… — задохнулся, губами слёзы её собирая и опять губы целуя. — Не смей… не покидай…
Но Славка не ответила.
Глава 34
Рагнар
В пещеру ворвался с криком:
— Герта! — зло обшарил залу налитым кровью взглядом.
— Жива? — ахнула мать, из малой пещеры выбежав.
— Что значит… — запнулся на её удивлении и тотчас ярость накатила:
— Ты что не была уверена? — пещера вздрогнула от моего гневного рыка. — Убью тебя!!! — меня раздирало от ярости и жажды придушить эту бесчувственную тварь, которая по ошибке природы моей матерью значилась.
— Потом, — отмахнулась, словно её вообще такие мелочи не волновали. — А сейчас её в малую пещеру тащи. Врачевать будем!
Я только смаргивал буйство кровушки, что яростно в голове ухала, срывая остатки ткани с мелкой да впадая в ужас от того, как разорвал её, а мать уже и воды принесла и лечебной каши для ран.
— Ты другой, она иная… вы отражённые. Природа никогда не делает ничего просто так. Ежели проклятием наградила, то и знаки его разрушить тоже должна была давать. Мы слепыми и глухими щенками века бродили, а теперь… — чеканила мать, пока я со Славкой возился.