Потому опять клацнул, грубее! Да только вместо плача и попытки удрать, мелкая удивительно мягкую ладошку мне к носу приложила, словно проверяла — мокрый аль нет.
Я опешил. Растерялся от простоты и невинности жеста. А она чуть сдавила кончик носа, теперь проверяя на прочность:
— Ту-ту, — колокольчиком озвучила жест.
А я во все глаза смотрел на жуткое создание человеческого вида, не ведающее страха, и в бессилии вскочил на лапы. Она перестала лыбиться, хлопнула недоумённо ресничками. Огромные глаза запрудились слезами.
Не-е-ет, этого мне только не хватало. В сторону шагнул, но несколькими шагами ближе к первому дереву застыл — поляну наполнил детский плач. Пронзительный, громкий и протяжный.
Я прижал уши, чтобы хоть немного заглушить мерзкий звук, ступил прочь, но чем дальше отдалялся, тем сильнее в мозг проникало отчаянье мелкой. Душу затопило очередное до селе неизведанное чувство…
Я не знал, что оно значило, но сердцу становилось нестерпимо больно.
Сам не понял, как вернулся на полянку, но вместо успокоить:
— Умолкни! — приказал грубо, потому что меня пронизывал плачь ребёнка, сотнями игл вонзаясь во все внутренности. Это было невыносимо, уж лучше настоящая боль… плоти, чем вот такая…
И мелкая умолкла.
Я запоздало понял, что она по-волчьи не понимает.
Или понимает? Прищурился и только она, стоя на другой стороне полянки, всхлипнула остаточно, проверяя догадку, опять рыкнул:
— Не реви, а то сожру!
Мелкая тотчас поджала губы, понятливо заткнувшись. Тыльной стороной ладошки смахнула слёзы с покрасневших щёк, опять ресничками хлопнула, с немым укором таращась на меня во все глаза.
Неужто понимала?! Быть того не могло… От безмерного удивления в груди очередной рык родился:
— Молодец, — мысли хаотично в башке метались, я уже подумывай уйти, но лапы не шли. Мелкая раздражала до невозможности, аж скулы сводило от злости, но при этом не отпускала. Я точно приклеенный продолжал стоять.
— Иди домой! — грозно оскалился, в отчаянье не ведая, что делать и как прогнать. Видят боги, я хотел, чтобы это глупое существо ушло!!! НЕМЕДЛЯ!
Но мелкая, как назло, улыбнулась и уверенно зашагала ко мне, будто не прогонял, а наоборот подзывал. А я ведь ни шага к ней не сделал — специально замер на противоположной стороне поляны.
— Не подходи! — зарычал с пущей злобой.
Девочка чуть сбилась с шага:
— А ты со мной поиграешь? — и опять глазищами невероятными меня колдовала. А они были колдовскими, потому что топили своей глубиной, и я как завороженный ждал… Что? Не знаю, но ждал, даже дыхание затаил, и тогда девочка ко мне с объятиями бросилась. Загребла огромную морду тощими ручками, прижалась своим носом к моему:
— Ты ведь будешь со мной дружить? — взгляд лучился такой нескрываемой надеждой, что желание ей откусить башку и выпотрошить тельце сменилось растерянностью. Всё что смог, обронил глухо:
— Уходи!
Крепкий хват худеньких ручек ослаб, объятия разомкнулись. Мелкая несчастно отступила, в её колдовских очах померк свет…
Это было ещё хуже, я аж задохнулся болью и диким желанием прервать особо кроваво страдания и мои, и этого существа. В груди лихорадочно грохотало сердце…
Я, как пёс на привязи, ступил за мелкой, несчастно понурившей голову и уже скрывшейся за деревьями.
Уже вечерело, когда мелкую человечку, уснувшей на мне в позе наездницы, вернул домой.
— Ежели ещё раз не доглядите, перегрызу всё ваше село! — пригрозил кучке тёток и мужику, потом обливающихся, кто у невест вместо мамок и надзирателя были на этот момент. Их застал за весельем праздным: пили, жрали, а учёт невестам не вели — проглядели ведь, как одна ушла…
Напоследок к смотрителю заглянул, напомнил, кто он и зачем тут главным поставлен, и ушёл, но с тех пор нет-нет, да и навещал резервацию, даже ежели не моя очередь была. Понимал, что зря, не стоило, но лапы несли… Из лесу не выходил — со стороны наблюдал. Пусть не увижу, хоть буду знать, как дела идут.
И через время к удивлению узнал, что люди всё равно себя вели безответственно, даже не смотря на страх перед Зверем, кто их мог убить с одного удара, разодрать с одного укуса. Их опасения из памяти быстро выветривались…
Есть угроза — трясутся от страха, а нет Зверя — и так всё прокатит.
Это плохо!
Я о том и не подозревал раньше — не интересовало меня это. А теперь, со стороны наблюдая за их жизнью и тем, как они с невестами себя вели, убеждался, что Альфа опять что-то не так делал. Не досматривал, людям больно много свободы давал, и надзора за ними стоящего не было. А ещё — у людей такие чувства как жалость, любовь, сострадание, ежели и были то, только к своим — кровным.