Как с ума сводила, до желания нездорового доводила.
Она не только ликом была хороша, фигуркой точёной глаз радовала, она с каждый днём всё больше уважение вызывала. Первая человечка, кто пошатнул моё убеждение в слабости людской. Первая, кто доказала, что человечки — существа с коими стоит считаться.
Говорила немного, но по делу, не ревела без причины, не жеманничала. Она была такой настоящей, что душу мне травила честностью и открытостью.
Глупая. Вечно думала, что я недоволен и зол, а я… сожрал бы дуру желанную, да не смел супротив наказа Альфы идти. Ежели бы просто отца — поспорил бы, но с Альфой… нет.
Потому зубами скрипел, по ночам драл на себе шкуру и обессиленно выл на Луну. А потом как ни в чём не бывало возвращался в село, народу подсоблял, девок учил… И в редкие часы со Славкой мчался, ветер нагоняя. Любовался ловкости её, грации, лёгкости. Не было ни одной волколачки, кто бы с ней мог в этом соперничать.
И это было приговором. Для неё, меня, нас.
Вагр не отступится. Теперь он даже на ничейные земли за ней пойдёт, ибо это заложено в крови Зверя — брать то, что хочется, и ежели я не смог от неё отказаться, то он и подавно…
— Ну что же ты? — смеялась задорно Славка, кусты проломив и впереди меня пятками сверкая, — не можешь поймать? — дурная молодость, буйная кровушка.
Гнали мы как-то по лесу уже несколько часов кряду. Фору я конечно уже сожрал, но сбивать с ног Славушку не спешил, уж больно хорошее настроение у неё сегодня было. Пахла сладко, улыбкой чаровала и сердце моё заставляла биться живо и яростно.
— Волчок, ну же… — бросила взгляд через плечо и ловко от столкновения с крепкий стволом дуба увернулась, протаранив ветви густые.
Я обогнул дерево с другой стороны, в который раз обещая себе наказать стерву малолетнюю за то, что дразнила Зверя, но как осёл продолжал за ней бежать, не предпринимая попытки одёрнуть. Уж больно осмелела. Меня не воспринимала как лютого волколака. Игралась, смеяла, словно я игрушка любимая.
Свернула она к реке, где предпоследняя высота перед главным обрывом была и не мешкая сиганула в воду… Затормозил я наверху, глядя, как она бултыхалась, на поверхность выгребая. И тут на меня капля упала. Сморгнул я её и голову задрал на тяжёлые свинцовые тучи глянул. Небеса прорезала кривая молния. Шарахнуло знатно, аж землица вздрогнула, и капли зачастили. Покосился на Славку в воде, к берегу подгребающей. Быстро спустился по краю обрывая, вильнул к берегу каменистому, где девчонка споскальзываясь шагала на сушу, но опосля очередного грохота молнии, дождь ещё пуще притопил.
— Бегом! — велел я, решив схорониться от зачинающегося ливня.
Славка жалкая и мокрая, зябко плечи обхватив, за мной семенила, а я знал тут лаз один.
Кивнул девчонке на щель между валунами и только она туда протиснулась, возле проёма остановился. Мне дождь не страшен, а вот Славушке хворь подхватить нельзя. Ежели б отбор был на носу — одно дело, а до него несколько месяцев. Ни туда, ни сюда, потому рисковать смысла не видел.
— Рагнар? — голос гулко прозвучал, но на последней ноте вопрошающе мягко, девушка выглянула и, не обращая внимания на стену дождя, на меня смотрела глазищами огромными и синими. — А ты чего там стоишь? Места хватит… иди, — махнула, наивно хлопнув ресничками.
— Мне и тут хорошо, — мотнул головой, нарочито равнодушно отвернувшись, уж больно возбуждающе штаны облепили стройные ножки и от влажности ткань просвечивала… Взбунтовалась моя кровь, а не хотел я засветиться со своей озабоченностью.
— Рагнар, так нечестно, ты весь промок… — жалобно протянула Славка.
Я аж рыкнул:
— Сиди там, я сейчас, — строго и прочь сорвался. Побегал немного, похоть усмиряя быстротой и охотой: заловил зайца и вернулся к пещере.
Войти не решился, присел подле входа, непривычно наслаждаясь мирностью момента и близостью Славушки.
— Рагнар, ты меня настолько сторонишься, что даже крышу не желаешь разделить? — в этот раз голос девицы укором был наполнен.
Рыкнул я глухо, досадливо и морду в щель просунул. Темно, но я видел хорошо во тьме. Славка продолжала себя обнимать за плечи. Зубами клацала, но терпеливо молчала, что уже продрогла.
Протиснулся я полностью, радуясь, что ежели опять меня желанием скрутит, того не увидит человечка, потому шагнул к ней ближе: