Так что это был самая сложная битва, что мне приходилось выстаивать. Сражаться не только со Зверем, но и с человеком.
Мучился голодом, истекал слюной, слеп от желания, терзался сомнениями, но лишь крепче прижимал к себе Славку. Следил, чтобы не замёрзла и в то же время, не сгорела.
При необходимости растирал кожу и грел дыханием. Главное дотянуть до утра, как мантру твердил, всё чаще прислушиваясь к стонам и бреду Славушки. Тихие звуки прогоняли волны дичайшего возбуждения и чиркали по струнам расшатанных чувств и желаний Зверя. Его инстинкты оголялись, ощущения становились такими острыми, что уже близость с мелкой была настоящей пыткой. Запах доводил до безумия. Хотелось зализать, закусать и даже вгрызться в податливую плоть.
Потому что я Зверь. Чувствовал острее и глубже: страхи, отчаянье, радость, грусть, возбуждение… Славушке неведомо то, что мне. Ей не испытать, ибо она человек, а я Зверь, а Зверь ощущает во стократ сильнее. Потому мы и импульсивней, нетерпеливей, грубей, безжалостней и похотливей.
Потому я давно в пекле: сущая мука быть рядом с отражённой и не сметь её трогать. Как же не трогать, когда ей это жизненно необходимо? Ежели мне без этого уже никак?
Вот руки и жили своей жизнью — всё вольней обшаривали, мяли, сжимали и ласкали столько вожделенное тело. Так и не согревшееся, продолжающее холод источать.
Острия сосков, мягкая поросль… как наяву видел белые кудряшки, цвет которых никогда до Славки у самок не видел и оттого глаза точно снегом слепило.
Пальцами скользнул по виткам, ладонью ложась на заветную зону.
Воздух застрял в горле, сердце и без того колотилось с бешеной скоростью. Меня затрясло… И ежели до сего Славка редко вздыхала и стонала, сейчас всхлипнула сбивчиво, дугой прогибаясь и подставляя шею и лоно для ласк…
И Зверь сорвался: помутнело в очах, оглушил бой сердца и кровушки дурной в голове, накрыл я собой девичье тело. Уткнулся носом в лоб горячий и влажный, она ответила мутным, ничего не понимающим взором.
Губами вычертил дорожку до её… и поцеловал едва ощутимо, проскользив дальше — до шеи, где пульсирующая жилка, манящая, сладкая… И я её лизнул.
Славушка опять всхлипнула, подо мной ёрзнув и раскрываясь сильнее и я поцеловал смелее. Плоть восставшая упёрлась в заветное, влажное лоно. Я как стальной прут, напрягся, не то готовый толкнуться вперёд, не то удерживая себя от этого проступка из последних сил. Нужен был всего один толчок, чтобы взять отражённую. Один — и она станет моей…
Но я лишь сдавленно рыкнул, губами дорожку прокладывая вниз. Сглотнул слюну дикой жажды и прикусил остриё крупного соска, так вызывающе торчащего. Рукой сдавил другую грудь, жадно следя за реакцией мелкой и утопая в собственной похоти и чувствах, коих никогда до неё не испытывал так ярко.
Ослеплённый ощущениями продолжил ласкать — языком, губами чертил узоры, ставил оттиски: сосал, лизал, прикусывал и рычал… Рычал гортанно, с чувством, и оттого как девчонка отвечала… пусть неосознанно, но запах… о боги, он проникал в меня и въедался в кровь, в сознание.
Я был отравлен донельзя. Уже подыхал от жажды вкусить запретный плод… исследуя пальцами заветную зону, по влажности скользя и мимолётно проникая…
На точку нажал… И когда Славушку застонала протяжно, вцепившись в мои волосы, но, не отдирая, а требуя продолжения, уткнулся носом в живот плоский, задыхаясь от слабости своей и похоти животной.
С ума сошёл всё же — ибо дальше поцелуями влажную дорожку проложил, подбираясь к лону. Всю изучая, пока в неуёмной страсти не сдавил девичьи ягодицы. Упругие и в то же время мягкие…
Спазмом скрутило пах, сердце биться перестало, и лишь в голове яростно кровь грохотала: «Бух-бух-бух», как маятник меня раскачивая и я лизнул Славку, вкусил соки её, коими лоно было полно.
Мелкая застонала протяжно, выгибаясь ко мне, подставляя себя и я с голодухи лизнул жаднее. Ещё — мне вторил томный стон Славки. Ещё — и опять она мне отвечала, и тогда в беспамятстве и звериной похоти припал к ней, утоляя хоть так жажду волколака и мужчины, в чьих руках дрожала и ёрзала в нетерпении готовая к спариванию самка.
Моя самка!
Изучал губами, языком, вбиваясь вглубь, пока не задрожала Славушка в руках моих алчных, не прогнулась дугой, глухо крича моё имя. Раскрылась сильнее, изливаясь жидкостью сладкой, и тогда проглотив, что успел, завыл надсадно я. Завыл, не в силах таить своего безумия.
— Рагнар, — пошатнулся чуть слышный голос мелкой, маленькие ладошки по моей голове прошлись, оглаживая волосы и заставляя вынырнуть из хмеля желания.