— Только ритуал по правилам сделать надобно, — взяв и чашу и кинжал, подплыла к ближайшему волколаку Ясновидца.
Старший повёл носом, нет ли там яда? Его Зверь не ощерился, признал лишь кровь. Но кровь не простую… Голубую. Ту, которая бурлила в тварях, коих длань божественная коснулась. Редкая и силы несметной. Когда-то и в волколаках её много было, но со временем поистрепалась, разбавилась, и сейчас редкий Зверь нёс в себе бога.
Отец их… главы Белых, Серых, Бурых волколаков. Брат, они, а вот сёстры уже нет!
Околдовывая своей неземной красотой и диковинный поведением, жрица кончиком оружия холодного провела по его стану, едва касаясь. Напрягся Асмуд, готовый в любой момент свернуть хрупкую шею, но при этом до боли естество его восстало. А ежели учесть, что не было на нём одежды — до земель Южных добирались в личинах волков, — сейчас его плоть колом стояла.
Ярэду не по нраву это пришлось. Взревновал младший, что дева не его выбрала, рыкнул предостерегающе, но жрица и бровью не повела — продолжала ритуал свой необычный. Остриём вычерчивала рисунки невидимые пока на груди мощной волколака не затормозила. Глаза в глаза со Зверем… Он медленно тонул в темноте её колдовского взгляда. Дрожь по телу прогуливалась, сердце ледяное заходилось боем сумасшедшим — грохотало, что даже больно было… Уж хотел схватить красавицу и овладеть ей быстро, как чиркнула его ведьма остриём. Даже не шикнул волколак — порез лёгкий был, не смертельный, но кровь бойкой струйкой по стальным пластам его груди побежала, до выточенного пресса…
Не позволила упасть первой капле дева — подхватила её чашей, по струйке провела до пореза, собирая багровый ручеек, а потом к Ярэду обернулась. Повторила ритуал и с ним.
— Во мне кровь бога, но я не бессмертна, а ежели мы обменяемся ей, у меня будет шанс выжить. Или вы хотите нарушить приказ отца? — прозвучало с насмешкой. Чуть покачнула чашу, смешивая и взбалтывая кровь, к губам поднесла. Глупыми не были, бездумностью не страдали, но и не боялись — знать хотели, зачем. И слова Ясновидцы убедили.
Она сделала небольшой глоток, потянулась к младшему брату. Ярэд с жадностью принял игру — поцелуем забрав часть жидкости, а напоследок ещё губы полные жрицы облизнув, точно пёс с голодухи лакомую кость. И чуть не взвыл, когда Ясновидца к брату обернулась. Он уже, раздираемый ревностью слепой, подле них стоял. Яростно сопел и ждал… готовый драку учудить за плоть вожделенную.
Жрица не обидела его невниманием — тоже самое, что с младшим и со страшим проделала.
Кипяток по жилам побежал, головы поплыли, словно от хмеля человеческого, словно от дурмана после кровавой битвы, после соития, когда зов луны особенно силён.
— Ежели потеряю девственность, утрачу дар ясновидения, и тогда стану бесполезной для этого мира и вашего отца… — тихо напомнила жрица, когда Асмуд рывком забрал из её рук чашу и бросил на каменный пол, не в силах больше терпеть. Зверь брал вверх над слабым человеком, и он еле сдерживался, чтобы не наброситься на деву.
— А мы не нарушим, — криво хмыкнул младший, подперев её сзади и наконец сделав то, о чём мечтал последние невыносимо тягучие минуты. В несколько рывков косу распустил и с нескрываемым вожделением провёл рукой по идеально прямому полотну смоляных волос, что водопадом спускались до тонкой талии, подчёркнутую тонким нарядом под пояс. А потом сжал в кулак хвост и в пару вилков, намотал сильнее, чуть прогибая деву к себе:
— И ты запомнишь каждого из нас! — процедил близь полных губ, что приоткрылись от боли из-за хвата волколака. И опять с голодухи лизнул жрицу, как пёс верный любимого хозяина. И до того сладка Ясновидца показалась, что не удержался Ярэд, задрал голову и завыл, мир извещая, что эта самка станет его.
Асмунд с треском рванул платье красавицы, оголяя небольшую, упругую грудь. Сглотнул сухость в горле, глазами жадно обшаривая полусферы с розовыми ореолами и крупными сосками, сжавшимися как косточки вишни, накрыл большими ладонями напрягшие груди, сжал осторожно, точно проверял их на твёрдость.
Задрожала дева, ахнула, прогибаясь ласки, коей никогда не ощущала. Задрожала пуще, и если бы не младший, кто со спины придерживал, упала б от слабости в теле.
Асмуда словно небытие накрыло. Застыл, от возбуждения уже ничего не соображая, а потом глотнул воздуха так, будто под водой долго был и выбрался редко на поверхность. Его ладони сменили ладони брата. Он был грубее и решительней в ласках, а старший хоть за ним и не видело терпение и любовь растягивать удовольствие, проскользил руками по коже белоснежной и гладкой до округлых бёдер. Смял ягодицы девицы, коими она уже по паху брата ёрзала, похоть его естества распыляя ещё сильнее.