Часто сожалела я, что другая… Что Рагнар в жизни появился, и иные мысли в голову вложил. Поддерживал в стремлении выжить, взялся обучать. Да просила, да хотела, но ОН БЫЛ ДОЛЖЕН отказать!
Уже тогда проучить и показать, что я глупая девчонка.
А он… обнадёжил!
Но вместе с тем благодарна ему была.
Рагнар дал ощутить, что я могу быть не безропотной коровой на убой, а ретивой кобылой. Что могу сопротивляться и не позволить себя объездить тому, кто сердцу не мил.
А Вагр мне ничуть не мил.
— Раз надумала к своим идти, — вырвал из раздумий Дагр, — так тому и быть, — кивнул ровно. — О Навере не волнуйся больше. Да и ни о ком из наших. Ты теперь под моей лапой… за твоей жизнью сам следить буду.
Это бы обнадёжило, ежели б не усталость и ощущение полного бессилия перед будущим.
Альфа ушёл, и только тогда я выдохнула свободней.
Сбежать бы мне… да теперь точно никак!
Ворочалась долго, и как бы себя не убеждала в обратном, тешила себя надеждой, что Рагнар заглянет. Да, злилась на него. Да, ненавидела! Да, от ревности помирала. Но любила крепко, потому сердцу глупому нет дела до обиды бабской…
Лежала и звуки ловила с улицы. К голосам прислушивалась. Обмирала, ежели близ шли и звучали, но не было ЕГО.
А потом дверь скрипнула. Вначале сердечко ударило дробью — пришёл, но секундой погодя тяжко пробило досаду. Это самка его была. Не усомнилась ни на миг в том, что она — пара Рагнара… Не целовал бы он её так нежно, не прижималась бы она так тесно…
И недовольство её ко мне теперь особливо хорошо понимала. Была понятна нелюбовь и презрение. А как ещё относиться к человечке, к одной из тех, кто невестами наречён для их мужчин?
Ревность?.. Да это она была.
Я погладывала на девицу искоса. Всё подвоха ждала, упрёка, но она себя в руках держала. Хмурилась, зубами скрипела, но молчала. Еды принесла и сейчас на столе расставляла: тарелку глубокую с гречей и мясом, кувшин, чашку.
— Спасибо, — я всё же обронила из вежливости, когда волколачка, полотенчиком встряхнув, его на спинку повесила и уж было собралась уйти. Через плечо на меня взгляд бросила темноволосая, было рот открыла, и судя по гневному блеску в глазах, нечто колючее, но в комнатку опять вошли…
Мужчина чуть в года, с сединой в висках, мудрым взглядом и усталым лицом:
— Иррэ, ступай, нечего тут топтаться, — строго по-отцовски велел, от дверного проёма отходя. — У каждого своя судьба, не утянуть тебе на себя покрывала.
Диковинные слова, да смысл терялся в дебрях заумности. Но то не мне было сказано, а волколачке. И она поняла, о чём говорил мужчина. Понятливо кивнула, нахмурилась пуще, губы поджала, но прежде чем уйти, меня взглядом недовольным хлестнула. Осудила, обвинила, приговорила!
Мы остались вдвоём. Я наблюдала за незнакомцем, он, не обращая на меня внимания, своими делами. По-хозяйски в доме орудовал, с полок разные банки, склянки, крынки, чаши доставал да на дальний край стола расставлял.
— Ты вот что, — на меня косо посмотрел, — раз уж очнулась, давай-ка перекуси, — кивнул на съестное, к чему я так и не прикоснулась. — А потом я гляну, как ты да что, — пробурчал. Отказываться было глупо — мне силы, ой, как нужны, поэтому я поскрипела, боль проглатывая, но села на скамье, к столу ближе.
Мужчина придвинул тарелку с кашей ближе, в чашку молока налил. И опять своими делами занялся. Не подгонял, даже лишнего взгляда не бросил, пока я трапезничала, а когда я закончила с кашей, свою работу оставил и ко мне подступил.
Не противилась я. Никогда прежде не встречала волколака от которого добротой веяло. Потому зачарованно выполняла всё, что говорил. Он в рот мой заглянул, глаза осмотрел, тело пощупал, спрашивая, болит ли где. А потом ногой занялся… носом водил, повязки сменил, а напоследок чиркнул по моей ладони, кровь лизнул.
Сглотнул, пристальней на меня глянул:
— Кровь чиста, но… — задумчиво умолк, продолжая взглядом изучать, — за ногой следи. Не бегать, не скакать, не танцевать…
— И от жениха не удирать, — добавила ворчливо, колючим одеялом плотнее укрываясь.
— Это да, — согласился волколак, поднимаясь. — Попробовать можно, но худо от того будет точно, — не обиделся и по всей видимости шутку оценил.
— А что разница большая? — поморщилась я. — И так мучение-смерть, и так…
— И то верно, да неверно, — цыкнул загадочно лекарь. — Разница в желании жить и бороться. Ежели нет в тебе тех желаний — права, а ежели есть… — и на меня уставился в ожидании. — Кровью своей тебе поил? — вопрос размазанным получился, но и я и волколак точно знали, о ком спрашивал.