Анна ничего не слышала под пологом тишины, которым была укрыта она и Страж, что держал ее на руках. Не видела ничего, продолжая прятать лицо. Не показалась странной вдруг возникшая тишина. Ей было не до тех, кто был сейчас вокруг. Она переживала свое горе, свою обиду и свою боль. Было так больно, как не было еще никогда. Ни одна обида, ни одно оскорбление или унижение не шли в сравнение с разбитым сердцем и разочарованием в самой себе. Как могла она оказаться такой глупой и наивной? Как могла поверить в то, что любима хоть кем-то? Как могла позволить себе подобное недостойное во всех смыслах поведение и действия в отношении единственного, чье мнение ценила и кем дорожила? Как могла забыть о том, ей не позволено любить и, как сейчас выяснилось, это к лучшему? Ведь так болит преданное и растоптанное сердце! Так ноет душа, в которую безжалостно плюнули и посмеялись! Ее первые чувства, которые дарили так много тепла и света принесли ей так много боли и ужаса! Разве такое бывает?! Разве могло быть что-то хуже презрения семьи и родителей? Разве могло быть что-то хуже осознания собственной ненужности и презренности? Разве могло быть еще больнее? Могло! И было! Так, что слезы не прекращали литься. Так, что дышать было трудно. Так, что не хотелось жить.
Хасин словно чувствовал то, что ощущает Анна: видел это в том, как она дрожала и плакала, видел в дрожащих плечах и лихорадочно сжатых на плаще кулачках. Он знал ее как никто другой, и ему не нужно было видеть ее лица и глаз, слышать ее голоса и видеть ее слез, чтобы понять, как ей сейчас плохо. И он не слышал криков своей жертвы, не слышал криков матери и отца. Все, что он слышал – плач Анны.
Люди вокруг был взволнованы и в ужасе. Дамы бледнели все больше, даже мужчинам было трудно держать лица, слыша подобные крики и звуки – хрустящие, булькающие и раздирающие. Многие давно отвернулись от поражающего зрелища, кто-то торопливо покидал зал, но еще долго в спину летели те крики, гарантируя много бессонных ночей.
В один миг Хасин словно очнулся и опустил руку. Тут же крики стали не так ужасны и их даже можно было терпеть. И снова только они нарушали тишину – все ждали, что будет дальше. Мать юного лорда, уже не силах стоять на ногах, просто распласталась по полу, рыдая и протягивая руку к сыну. Его отец был бледен и едва стоял на ногах, держась за бешено колотящееся сердце. А беловолосый демон вдруг задумчиво прищурился, заложив руки за спину. Резко повернулся в сторону возвышения и трона, вперив взгляд в бледного короля.
- Ваше Величество, - медленно растягивая слова, вдруг произнес Хасин, медленно шагая к трону. – Насколько велика вероятность, что к вашей дочери, обещанной моему принцу, кто-то воспылал страстью настолько сильно, что забыл о ее предназначении? Насколько велика вероятность, что «проклятое дитя» вдруг полюбили? Насколько велика вероятность, что у кого-то хватит смелости на подобное без наличия покровителя и защитника?
- Ничтожна, - глухо произнес Тамир, нахмурившись от того, как понял намек Бастарда.
- Вот и я вдруг подумал так же, - мило-мило, будто не он только что пытал человека самым ужасным способом, улыбнулся юноша.
И быстрый взгляд в сторону, вперившийся в милое личико принцессы Лили. Все проследили за взглядом демона.
- Вы не смеете обвинять меня, - с вызовом и гордостью, достоинством, будто ни минуты не сомневалась в своей невиновности, произнесла девушка, смело делая шаг вперед, спускаясь на ступень ниже. – И то, во что вы превратили младшего лорда Амайа, едва ли сможет подтвердить Ваше обвинение.
Лили было страшно, она была напугана и в не меньшем ужасе, чем все прочие вокруг, если не в большем. Но также она была горда и самоуверенна. Она была обязана держать лицо – в этой ситуации особенно. И никакой страх был не в силах преодолеть чувство собственной важности и вседозволенности. Никто не посмеет тронуть ее, никто не посмеет обвинить без доказательств, которые мог дать один лишь Акир, который делал свои последние вздохи именно в эту минуту. И оглушивший скорбный крик его матери подтвердил всю обоснованность смелости принцессы Лили. Она торжествующе улыбнулась, гордо вскинув подбородок.