Ужасу Тамира не было предела, когда акушерка сообщила своему королю о том, что его супруга разрешилась от бремени. Как громом пораженный он стоял у трона не в силах поверить в то, что услышал.
— Близнецы, Ваше Величество. Девочки, — сокрушительная фраза, всего пара слов, а он раздавлен и уничтожен.
Четыре проклятых слова — и он в отчаянии.
Тогда, два года назад он был уверен в том, что сохранит лицо, что останется победителем. И уверился в этом, когда спустя несколько недель после заключения договора с демонами королева родила ему еще одного сына. Тогда он ликовал. И даже не испугался ее следующей беременности спустя чуть больше года. И он почти злорадно ждал рождения дочери, чтобы утереть нос своему злейшему врагу и не иметь больше детей. Но Судьба преподнесла ему подарок — проклятый дар.
И направляясь в покои своей королевы, Тамир не знал, что он будет делать теперь, когда обесчещен и раздавлен собственными обещаниями.
Спальня жены встретила его плачем и горем, в котором была Рабия. Она не знала, отчего плачет — от разочарования или горя. Она боялась гнева мужа, боялась того, что теперь будет. И с сожалением и мольбой о прощении смотрела на вошедшего супруга.
Взяв себя в руки, Тамир подошел к супруге, склонился над ней, касаясь губами ее лба и сжимая рукой ее руку.
— Простите меня, мой король, — всхлипывая и содрогаясь от рыданий, прошептала Рабия.
— Не вини себя, — тихо ответил Тамир, слабо улыбаясь жене, которая едва ли поверила его спокойствию.
Отойдя от постели дрожащей женщины, мужчина подошел к колыбели, где лежали два свертка. В одном пухлая, сияющая здоровьем и едва заметной улыбкой розовощекая малышка, сладко спящая и безмятежно причмокивающая влажными губками. Другая куда меньше, с прозрачной синюшной кожей, выступившими венками, едва дышащая и то и дело срывающаяся на беспокойный плач.
— Одна из принцесс очень слаба, — склонившись в поклоне, прошептала знахарка. — Едва ли доживет до утра.
Тамир бросил быстрый взгляд на старую женщину, поймав намек в ее словах.
— Которая?
— Первенец, Ваше Величество.
Тамир нахмурился. Он обещал Алиману вторую дочь, которая наверняка выживет. Демону будет плевать, если у него останется единственная — главным будет, что она рождена второй. А это значит…
— Ты принимала роды? — спросил Тамир, пристально глядя на повитуху.
Та молча кивнула.
— Кто еще знает о том, что…
— Никто, — тихо ответила на немой вопрос женщина.
— Значит, ты знаешь, что делать.
Повитуха склонилась в поклоне, а король стремительно вышел из покоев супруги, а вслед ему несся плач одной из девочек: слабый, хрупкий ребенок, едва дышащий, запутавшийся в пуповине и с кровоподтеками по всему телу настойчиво цеплялся за жизнь. Но никто не собирался ему помогать. И даже воющая от отчаяния мать не подошла к надрывающемуся от криков младенцу, понимая, что лучше ему не знать помощи, лучше оказаться мертвым, чем проклятым. Ужасающая мысль, которая и заставляла добрую женщину сотрясаться от осознания собственного бессилия, а точнее — необходимости его проявить. Но так и правда будет лучше для всех.
Тамир не знал, что такое материнский инстинкт и насколько он сильней его собственного, а потому ему куда легче далось это решение. Каждый день умирали сотни детей-младенцев, и он и его супруга уже дважды не смогли избежать подобной участи. Потому-то его сердце не сжималось от боли и горя, он чувствовал лишь облегчение, которое давало надежду на то, что все еще можно вернуть на круги своя. Ему было не понять горя матери, которая чувствует, что одно ее прикосновение, одна ее близость к малышке способна ее спасти. Это настоящее чудо, когда дети, чувствуя мать, любящую и готовую ради них на все, просто цепляются за жизнь и выживают, не смотря ни на что. Но кроху не прижали к груди, не позвали целителя, не вызвали мага — не сделали ничего, что облегчило бы ее плач и боль.
Шагая по коридорам дворца от спальни супруги, Тамир был куда более спокоен. Его лицо уже не выражало беспокойства и гнева, он практически успокоился, и если тревога и говорила о себе, то очень слабо. Рассеяно здороваясь с придворными, мужчина вернулся в пустой тронный зал. Высокие потолки, изящные опорные столбы по краям галереи, и гулкая тишина. Заходящее солнце, заливающее зал из больших окон за возвышением трона, освещало мягким светом всю эту большую пустоту, скрадывая ее холодность и безжизненность.