За столом сидели все свои, и потому разговор становился все более откровенным. Закир, к словам которого всегда прислушивались его земляки, коснулся главной темы, одинаково волнующей турецких рыбаков и канадских лесорубов, французских докеров и английских шахтеров — всех простых людей на земле. Он заговорил об угрозе войны, о черной туче, нависшей над миллионами людей.
— Наш инспектор и жандармский офицер, — говорил Закир, — все время твердят, что Россия хочет завладеть всем миром и что русские — наши враги. В Стамбуле я даже видел большую карту, на которой показано, как коммунисты хотят разделить Турцию на две советские республики — Эгейскую и Черноморскую.
— Что ты думаешь об этом, Закир? — спросил отец Хайшет.
— Я думаю, — ответил Закир, — что если бы это было правдой, то инспектору и жандарму не приходилось бы ежедневно твердить нам об этом. Недаром есть старая поговорка: он сказал один раз — и я ему поверил; он повторил это снова — и я усомнился; он начал уверять меня в третий раз — и я «понял, что он лжет…
— А карта? Ты ведь сам сказал, что видел эту карту? — зашумели старики.
— Я видел ее в Стамбуле, а не в Москве, — улыбнулся Закир. — Кто знает, где печатали эту карту: в Москве или в Нью-Йорке. Потому что сказано было в древности: если хочешь поссорить соседей, скажи одному, что другой зарится на его финики… Чего только не брешут у нас о Москве! Вспомните хотя бы историю с этим скворцом…
Тут все засмеялись, потому что история действительно была смешной. Стамбульская газета «Хуриэт» однажды сообщила, что в Стамбуле разоблачен «очередной агент Коминформа» и что у этого агента обнаружено кольцо с надписью: «Москва—155 099», что означает номер этого московского шпионя. Поднялся страшный шум — подумать только! Москва имеет столько шпионов! — но потом выяснилось, что этот агент — скворец, окольцованный одной московской орнитологической станцией, изучающей перелеты птиц.
Между тем мать Хайшет с поклоном подала гостям маленькие стаканчики с крепким кофе.
— Да извинят уважаемые гости ваш бедный дом, — произнесла она, опустив глаза, — но сахара нет. Придется пить кофе с бекмесом…
И она подала бекмес — густо сваренный, как мед, виноградный сок.
— Не смущайтесь, хозяйка, — сказал Закир, — ибо сахара нет во всем поселке. И хорошо, что его нет, поскольку третьего дня в меджлисе депутат Али Дилемре заявил, что сахар не так уж нужен для здоровья, так как слоны, например, обходятся без сахара, а они куда сильнее человека. Да благословенна будет мудрость наших депутатов…
Снова рыбаки засмеялись. А Закир, помолчай, добавил:
— Я не знаю, кто напечатал эту карту, друзья. Но зато я знаю русских. Трижды меня спасали русские рыбаки, когда буря относила мою фелюгу к их берегу. И я всегда находил место за их столом и стакан водки, чтобы согреться, и сухое белье, и чистое платье. И потом русские отравляли меня на родину, и я не слыхал от них ни одного дурного слова… Зато на родине меня каждый раз отправляли в тюрьму и кормили селедкой, не давая пить, и били палками по пяткам, чтобы я признался, что выдал русским какие-то военные тайны и что я коммунист.
Закир замолчал, о чем-то думая. Задумались и остальные старики.
— Я видел уловы русских рыбаков, — вновь заговорил Закир. — И я могу дать вам клятву на коране, что им вполне хватает своей кефали и камбалы. Нет, они не зарятся на ваши финики…
Сильный стук в дверь прервал эти слова. Потом, не ожидая разрешения, вошел сам господин жандармский офицер Хасан Юджель. Рыбаки встали.
— Селям алейкум, старики, — прохрипел жандарм, зорко оглядывая стол. — По какому случаю такой праздник в доме?
— Моя дочь Хайшет стала невестой, высокий господин, — ответил, низко кланяясь, хозяин. — Окажите честь мне и моим уважаемым гостям — выпейте рюмку «раки». Или, может быть, кофе?
Жандарм выпил, не садясь, рюмку водки, а затем сказал:
— Есть приказ стамбульского вали. Пять молодцов должен завтра дать в армию наш поселок. Пять здоровых, молодых парней. И одним из этих пяти будешь ты, Джемиль Баяр…