Мое облегчение тут же сменилось полным недоумением.
— Сколько, простите, вы сказали? Семьсот шестнадцать тысяч?
— Точнее, семьсот шестнадцать тысяч двести восемьдесят шесть долларов и двадцать четыре цента.
— Какова прибыль! Народное государство заработало на этом деле почти сто сорок тысяч долларов! Можно сказать, чистоганом. Согласитесь, отнюдь неплохо?
— Народное государство заработало... О чем вы говорите? И вообще объясните наконец, что все это значит?
Я начала вдохновенную речь:
— Это все — неопровержимые доказательства деятельности в пользу государства. Доллары были отправлены контрабандой на Запад с целью приумножить национальное достояние — вы же знаете, у этих капиталистов деньги всегда пускаются в оборот и дают прибыль. Вот теперь и вернулись с прибылью к нам. Контрабандой выслано пятьсот семьдесят девять тысяч, а вернулось семьсот шестнадцать, то есть прибыль в сто чем-то там... Вы сами посчитайте...
Майор онемел. Хотел что-то сказать, но голос не повиновался ему. Сама абсолютно сбитая с толку (каким это чудом счет вырос на сто лишним тысяч?), я тем не менее, не смущаясь, агитировала дальше.
— Вы можете их посадить, — контрабанда, конечно, преступление, никто не спорит, но где здесь вы усмотрите нанесенный обществу вред? Совершайся лишь такие преступления, то-то оперилась бы Народная Польша! Обратите, пожалуйста, внимание, контрабанда велась исключительно для приумножения материального благосостояния отчизны, пострадавших не имеется, а виновники не сознались только из скромности. Если вам очень необходимо, они сознаются. Экономическая выгода предприятия не вызывает сомнений, и на вашем месте я бы ничего капиталистам обратно не отсылала, валюта нам нужна...
К майору наконец вернулся голос.
— Помолчите, ради бога! С вами с ума можно сойти! И вы еще меня убеждаете, что они...
Я послушно замолкла. Майор явно пришел в себя.
— Итак, вас нужно понимать следующим разом: контрабанда валюты в количестве свыше полумиллиона долларов произведена для увеличения капитала путем финансовых операций и пересылки всего капитала с прибылью обратно?
— Ну конечно же! Что-то в таком роде.
— И мне следует всему этому верить?
— Можете не верить, ваше право. Но доказательства черным по белому: семьсот шестнадцать миллионов... прошу прощения, тысяч. Кроме того, вы осведомлены, что частями в государственную казну пересылались более мелкие суммы, дабы не возникло недоразумений и сразу было понятно: речь идет о благе отечества.
— Вишневский... — глухо произнес майор.
— Именно, Вишневский. Обращаю ваше внимание также на одну мелочь. Перевели в Национальный банк всю сумму. Могли переслать меньше, ведь ни вы и никто иной не знаете, сколько пошло контрабандой. И доказательств никаких.
— А каковы же доказательства, что выслано все?..
— Если сомневаетесь, можете проверить. Вам охотно сообщат номер счета... пардон, не номер, а пароль. Пошлите кого-нибудь в Швецию узнать, не осталось ли чего...
Майор глубоко вздохнул, помолчал, оттолкнулся от стола и начал качаться на стуле. Видимо, потрясение миновало, он окончательно пришел в себя.
— Порядок. Признаюсь — вторая половина преступления действительно несколько необычна. Хотелось бы, правда, знать, откуда извлекались доллары для контрабанды. Быть может, соблаговолите объяснить?
— Не могу.
— Почему?
— Не знаю. Мне казалось, знаю, а выяснилось, нет. Они сами все объяснят.
— Они — это кто?
— Пани Маковецкая, к примеру.
— А не пан Тарчинский?
— И пан Тарчинский тоже. Мне все равно кто.
— И пан Ракевич?
— Нет, пан Ракевич не занимался контрабандой...
— Ага, пан Ракевич не занимался... А что делал пан Ракевич?
— Не знаю. Возможно, помогал ценными советами? Пан Ракевич — человек деловой...
— А вы и в самом деле задались целью всячески затруднять следствие? Нормально поговорить уже не в состоянии?
Я поколебалась, подумала и решила говорить правду.
— Не в состоянии. То есть охотно поговорю с вами, а показания давать отказываюсь. Я невиновна прямо-таки до омерзения, мне не вменить даже пустяка, могу вообще не отвечать. Свидетелем ни разу не была, собственными глазами ничего не видела и до конца всей аферы знала меньше, чем вы. Придумывала всякие глупости, одно время подозревала, что пан Ракевич убийца. И каюсь — не раз своими домыслами ввела вас в заблуждение. Скрывать было нечего, доказательств никаких не имела. Короче говоря, от показаний отказываюсь. Но с глазу на глаз могу вас заверить: источник контрабандного дохода ни за что в мире не сознается в том, что пострадал, следовательно, контрабандисты тоже не признаются. И что дальше? Предположим, я скажу, что валюта украдена у пана Дромадера, проживающего на улице Рощинского. Пан Дромадер категорически откажется, грабители тоже, меня там не было, дошли слухи, слухи, как всегда, вилами по воде пишутся. И что вам даст мое пылкое воображение?
— Ничего, — признал майор. — Насчет контрабанды... Меня вообще эта дурацкая контрабанда абсолютно не касается — не по моему ведомству. Меня интересуют все, причастные к преступлению. Непосредственно и косвенно, все равно. Вам разъяснить или сами понимаете?
— Хорошо бы... — заколебалась я, — у меня предложение...
Майор перестал качаться и посмотрел вопросительно.
— Во всех детективных романах под развязку ведущий следствие герой собирает всех подозреваемых, порой и преступника приглашает, и рассказывает всю историю. Преступник бледнеет, падает замертво или выпрыгивает в окно и тому подобное. Я предлагаю сделать наоборот.
— То есть? Падать замертво или выпрыгивать в окно придется мне?
— Нет, я изложу, как, на мой взгляд, все произошло. А вы меня поправите. Тут и разные люди выявятся...
Майор посмотрел на меня с большим интересом.
— Согласен. Попробуем.
— Только одна мелочь... — Я снова заколебалась. — Убийцу вы поймали?
— Это, значит, кого?
— Ну, Пежачека...
Майор помолчал.
— Вы догадались?
— Догадалась...
Он о чем-то поразмышлял. Глаза у него заблестели, майор поднял телефонную трубку.
— Сделаем уж совсем все наоборот. Вместо подозреваемых соберем всю группу, которая вела расследование. Сейчас справлюсь, все ли заинтересованные на месте, они охотно послушают...
Капитана Ружевича и поручика Петшака я знала хорошо, с поручиком Вильчевским познакомилась в связи с рольмопсами, поручика Гумовского мне галантно представили.
— Боюсь, мое выступление не представит большого интереса, — сожалела я. — Вы знаете все лучше меня...
— Не все, — отозвался поручик Вильчевский.
— Мы очень любим, — съехидничал Ружевич, — слушать всякие истории по несколько раз.
— Не станем терять времени, — распорядился майор.
Я смешалась и вместо запланированного пролога неуверенно забормотала:
— По-моему, все пошло с Франека и Весека. Пежачек когда-то использовал их, еще несовершеннолетних парнишек. Позже они остепенились и отказались сотрудничать — ремесло бандитов не очень-то привлекало их. Пежачек оставил их в покое, нанимал изредка и то для целей скромных — в солидных операциях, видимо, не соглашались участвовать. Наверняка шантажировал их хулиганским прошлым, о котором они хотели бы забыть. В милиции на заметке не состояли. Стоит ли говорить дальше?
— Стоит. Едем дальше.
— Нравом веселые парни любили поразвлечься и малость скучали в своей законопослушной жизни. Поэтому охотно согласились на безопасное предложение...
— Уточните, пожалуйста, что за предложение, — вежливо попросил поручик Гумовский.
— Как бы сказать... Вы, разумеется, понимаете, все это — лишь мои домыслы?
— Конечно, понимаем! Исключительно ваши домыслы...
— Так вот, они приняли предложение поразвлечься за счет разных мошенников. А почему бы нет? Попугать немного того или другого валютчика, вора, еще какую-нибудь особь такого же рода, забрать у них бабки. Тихо-спокойно, жулье в милицию не побежит, большого убытку не понесет, чистая прибыль и развлечение. Издавна зная всех наймитов и их методы — ведь работали же у Пежачека, — отлично справлялись со своей ролью. Быстренько сориентировались, что существует наводчик, потому как в жертвах почти всегда ходит один индивид. Предполагаю — из чистого любопытства захотели узнать, кто таков... Ну, вот так и поживали, приятно и весело, вплоть до того момента, когда Пежачек получил по морде около газетного киоска...