Я протиснулась между женщиной, сжимавшей в руках брошь, и мужчиной в твидовом костюме и плоской кепке.
– Извините, а вы знаете, что здесь происходит?
Женщина кивнула, на мгновение встретившись со мной взглядом, а затем снова уставилась перед собой.
– Казнят двух чудовищ из Тирманна.
Казни на Айрене – обычное дело, но я никогда прежде не присутствовала на столь ужасном мероприятии. Я не представляла, почему люди хотят видеть, как кто-то умирает. Позади меня столпилось еще больше зевак, которые отрезали мне путь. Я приподнялась на цыпочки и мельком увидела женщину с седыми волосами на виселице.
О боже…
Они казнили гадалку.
Рядом ждала другая петля, покачиваясь на легком ветерке.
Солнце нещадно припекало мне голову, а по шее стекала капелька пота. Когда я увидела второго приговоренного к смертной казни, у меня подкосились ноги и все внутри сжалось.
Рыжие волоски торчали из дыр на поношенных бриджах и покрывали его кисти рук. Густые брови нависали, затеняя, над добрыми карими глазами. Я никогда не видела его без плаща, но все равно узнала грогоча, который просил милостыню на ступенях собора.
– За какие преступления их казнят? – спросила я дрожащим голосом.
– Старуха-гадалка оказалась ведьмой. Она практиковала черную магию, – прошептала женщина, прикрывая рот рукой в перчатке.
– Я всегда знал, что она ведьма, – вмешался мужчина, стоящий справа от меня.
Ведьма, которая сидела у всех на виду столько времени, но никто ее не трогал, пока с ней не поговорила я.
– А грогоч? – спросила я. Что он сделал, чтобы заслужить такую участь?
Мужчина положил руку на рукоять кинжала, закрепленного на поясе.
– Осужден за кражу. Этот выродок украл кошелек у леди Эньи О’Миры.
Палач в капюшоне накинул петлю на шею грогоча и затянул узел.
«Кошелек леди Эньи…»
О боже…
Он его не крал.
Кошелек украла я!
Это была моя вина. Его не должны казнить. В его преступлении виновата я.
– Стойте! – закричала я. Стоящие неподалеку люди обернулись и уставились на меня. Я подобрала юбки и бросилась вперед, протискиваясь между телами, пытаясь добраться до деревянного помоста. – Остановитесь!
Грогоч поднял голову.
И улыбнулся мне.
– Умоляю! Он не делал этого! Он не…
Однако палач нажал на рычаг, и грогоч тут же провалился в дыру. Веревка натянулась. Тошнотворный треск эхом прокатился по площади.
– Нет! Пожалуйста! Умоляю! – Его надо немедленно спасти. Почему меня никто не слышит? Он не виновен!
Незнакомый рыжеволосый мужчина схватил меня за руку мертвой хваткой и потащил через толпу, подальше от грогоча на виселице.
– Отпустите меня! Их нужно остановить…
– Заткнись!
Из-за текущих из глаз слез я не видела лиц мужчин и женщин, наблюдавших, как меня утаскивают с площади. Никто из них даже не попытался мне помочь. Я открыла было рот, чтобы закричать, но крик будто застрял где-то в горле. Сколько бы раз я ни пыталась, голос не слушался меня. Хватка мужчины стала сильнее, и вскоре он привел меня в переулок и прижал спиной к оштукатуренной стене.
– Ты что, совсем с ума сошла? – прошипел он, впиваясь в меня взглядом пронзительных голубых глаз. – Тебя могут арестовать за государственную измену.
Я узнаю эти глаза из тысячи.
– Риан?
Он зажал мне рот рукой.
– Тихо. – Он выглянул из-за угла здания. – Не называй меня по имени.
Я с трудом кивнула, и он с явной неохотой убрал руку.
– Они убили его… – пролепетала я. – Они убили невинного.
– Чарли украл кошелек. Его поймали с поличным.
Чарли.
Грогоча звали Чарли.
Какое обычное имя. Такое незамысловатое. Такое… человеческое.
Я затрясла головой, и волосы прилипли к мокрым от слез щекам.
– Ты не понимаешь. Он ничего не крал. Это все я!
Новое лицо Риана побледнело. Он взмахнул рукой, и воздух вокруг нас будто бы потяжелел.
– Расскажи, что произошло, и не утаивай детали, – потребовал Риан, и за его голосом последовало слабое эхо.
Я поведала ему обо всех своих грехах, ощущая, как слезы катятся по щекам.
– Я спросила Энью о тебе… Она наговорила мне гадостей, что меня ужасно разозлило. И я… я… шантажом вынудила ее отдать мне деньги.
Как глупо! Как наивно было полагать, что у моих действий не будет последствий.
– Я отдала ее кошелек грогочу, то есть Чарли. Подумала, что ему деньги нужнее и… О боже, меня сейчас стошнит. – Мой живот сжался. Я согнулась, уперевшись руками в шершавую оштукатуренную стену. Кислый привкус на языке был ничем по сравнению с горечью, разраставшейся в моем сердце. Почему Энья не сказала правду? Почему обвинила неповинного?