Автор: Софи Ларк
Книга: Проклятое сердце
Серия: Безжалостное право первородства #4
ИНФОРМАЦИЯ
Внимание! Текст предназначен только для ознакомительного чтения. Любая публикация данного материала без ссылки на группу-переводчика строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала, кроме предварительного чтения, запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Просим Вас, дорогие читатели, НЕ использовать русифицированные обложки книг в таких социальных сетях, как: Тик Ток, Инстаграм, Твиттер, Фейсбук. Спасибо!
Перевод: AmorNovels
1. Симона Соломон
— Симона! Почему ты еще не собралась?
Моя мама стоит в дверях, уже одетая для вечеринки.
В то время как на мне все еще спортивные шорты и футболка с изображением Чудо-женщины, поскольку я была погружена в книгу, свернувшись калачиком на подоконнике.
— Который сейчас час? — спрашиваю я в замешательстве.
— Ты сама как думаешь, который сейчас час? — отвечает мама, слегка улыбаясь.
Я бы сказала, два или три часа дня, но тот факт, что она уже надела свое вечернее платье, подсказывает мне, что сейчас гораздо позже.
— Ээ… шесть? — предполагаю я.
— Семь тридцать.
— Прости! — говорю я, спрыгивая с места у окна и роняя свой экземпляр «Грозового перевала» на ковер.
Неудивительно, что я умираю с голоду. Я пропустила обед и, видимо, ужин тоже.
— Тебе лучше поторопиться, — говорит мама. — Твой отец уже вызвал машину.
— Вообще-то машина уже ждет, — говорит мой отец.
Он стоит рядом с мамой. Они самая элегантная пара, какую только можно себе представить — оба высокие, стройные, безупречно одетые. Его насыщенный, темный цвет кожи на фоне ее бледной — единственный контраст между ними. В остальном они идеально подходят друг другу.
Иногда мой отец надевает одежду из яркой ткани Кенте(ткань Кенте — традиционная ткань, которую ткут в Африке из ярких нитей) на торжественные мероприятия. Сегодня он одет в черный смокинг с бархатными лацканами. Лавандовая калла в его бутоньерке точно такого же оттенка, как платье моей матери.
На фоне их элегантного совершенства я чувствую себя неуклюжей каланчой. Мне слишком неловко даже показываться с ними.
— Может, вам стоит поехать без меня... — говорю я.
— Хорошая попытка, — говорит мама. — Иди одевайся быстрее.
Я подавляю свой стон. Сначала я была рада вернуться домой из школы-интерната. Чикаго казался вихрем вечеринок, гала-концертов и мероприятий. Сейчас, спустя несколько месяцев, они все начинают сливаться воедино. Я устала от шампанского и канапе, вежливых разговоров и еще более вежливых танцев. К тому же, я бы хотела, чтобы моя сестра чаще сопровождала нас.
— Серва пойдет? — спрашиваю я маму.
— Нет, — говорит она, и между ее бровями образуется небольшая морщинка. — У нее сегодня не самый лучший день.
Мои родители оставляют меня одну, чтобы я оделась.
У меня целый шкаф платьев на выбор, большинство из которых куплено в этом году. Я провожу кончиками пальцев по тканям всех цветов радуги, пытаясь быстро выбрать какое надеть.
Я могла бы провести так целый час. Я немного мечтательница, и люблю красивые вещи. Особенно одежду.
Кто-то может воспринять интерес к моде, как нечто легкомысленное. Но, на мой взгляд, одежда — это искусство, которое можно носить. Она заявляет о вас, как только вы заходите в комнату. Она словно инструмент, который формирует восприятие людей еще до того, как вы произнесете хоть слово.
Именно так я бы описала это любому человеку.
Для меня же одежда значит гораздо больше.
У меня сильная реакция на цвет и ткань. Они создают настроение внутри меня. Я никому не признаюсь в этом, потому что знаю, что это... странно. Большинство людей не испытывают физического отвращения к непривлекательному оттенку багрового цвета. И не испытывают непреодолимого желания прикоснуться к шелку или бархату.
Я всегда была такой, сколько себя помню. Просто я научилась это скрывать.
Мне приходится заставить себя схватить платье, не копаясь в шкафу целую вечность.
Я беру одно из своих любимых — бледно-розовое платье с развевающимся шифоном на спине, которое напоминает мне крылья бабочки.
Наношу немного розовых румян и блеск для губ того же оттенка. Не слишком много — моему отцу не нравится, когда я одеваюсь слишком «по-взрослому». Мне только исполнилось восемнадцать.
Когда я спешу вниз, мои родители уже ждут в лимузине. В воздухе витает странное напряжение. Отец сидит, выпрямившись на своем сидении. Мама смотрит на меня, а затем переводит взгляд в окно.
— Поехали, — рявкает папа водителю.
— Я собралась так быстро, как только смогла... — говорю я неуверенно.
Отец полностью игнорирует мои слова.
— Не хочешь ли рассказать мне, почему я только что нашел в почтовом ящике письмо о зачислении в Парсонс? — требует он.
Я краснею, глядя на свои ногти.
Я надеялась перехватить именно этот конверт, но в нашем доме это трудно сделать, поскольку у нас есть несколько разных сотрудников, которые дважды в день проверяют почту.
Мой отец определенно в ярости. Но в то же время я испытываю дикий прилив восторга от его слов...
Меня приняли.
Я должна скрывать свою радость. Мой отец совсем не счастлив. Я чувствую, как его неудовольствие расходится наружу, как холодный туман. Он пробирает меня до костей.
Я не могу встретиться с ним взглядом. Даже когда отец находится в самом лучшем расположении духа, у него острые черты лица и пристальный взгляд. Когда он злится, он похож на резную маску какого-то божества — эпического и мстительного.
— Объясни, — приказывает он.
Нет смысла лгать.
— Я подала туда документы.
— Почему ты это сделала? — холодно спрашивает он.
— Я… я хотела узнать, смогу ли я поступить.
— Какая разница, поступишь ты туда или нет, если ты будешь учиться в Кембридже?
Это альма-матер моего отца. В Кембридже папа научился светским манерам, обрел европейские связи и легкий британский акцент, которым он так гордится.
Мой отец, будучи бедным, но очень умным, получил стипендию на обучение в Кембридже. Там он изучал гораздо больше, чем экономику — он изучал поведение и взгляды своих богатых однокурсников. Как они говорили, как ходили, как одевались. И самое главное, как они зарабатывали деньги. Он выучил язык международных финансов — хедж-фонды, заемный капитал, оффшорные налоговые гавани…
Он всегда говорил, что Кембридж сделал из него человека. Поэтому понятно, что я буду учиться там, точно так же, как Серва училась там до меня.
— Я просто... — мои руки беспомощно сжимаются на коленях. — Мне просто нравится мода... — говорю я сбивчиво.
— Это несерьезная специализация.
— Яфеу… — мягко говорит мама.