— В Ираке едят кебаб. Ну, знаешь, мясо, нанизанное на палочку. Баранина или говядина, иногда рыба или курица. Это вкусно, лучше казарменной еды. Еще у них есть рагу под названием Кима.
— Я не люблю суп, — говорит Генри, морща нос.
— Я тоже не люблю суп, — говорю я ему. — Но тушеное мясо, если оно густое и жирное, может стать настоящим блюдом. Держу пари, такой большой ребенок, как ты, часто хочет есть.
— Да, все время.
— Я тоже таким был. Всегда рос. Ты сейчас голоден?
Генри кивает, глаза блестят.
— Какая твоя любимая еда?
— Мороженое.
Я снова завожу двигатель машины.
— Уверен, здесь есть какое-нибудь открытое заведение, где подают мороженое...
В этот момент рядом со мной начинает жужжать мой телефон. Я вижу имя Симоны и беру трубку, думая, что она заметила мой звонок или увидела, что Генри пропал. Я планирую сказать ей, что он со мной, в безопасности.
— Симона… — начинаю я.
Вместо этого отвечает мужской голос.
— Данте Галло.
Голос ровный. Почти приятный. Тем не менее, он посылает болезненный электрический импульс по моей коже.
Я знаю, кто это, хотя никогда раньше не слышал его голоса.
— Кристиан Дюпон, — говорю я.
Он издает легкое шипение, нечто среднее между раздражением и смехом.
— Очень хорошо.
Он уже знает, что я вычислил его имя, потому что он видел меня в своей маленькой хижине.
Именно меня переполняет неприятное чувство шока.
Дюпон позвонил мне с телефона Симоны. Это значит, что у него есть ее сотовый. И, вероятно, есть и Симона.
— Где Симона? — спрашиваю я.
— Прямо здесь, со мной, — мягко говорит он.
— Дай мне поговорить с ней.
— Нет... я так не думаю... — лениво отвечает он.
Мой мозг бешено колотится, как и мое сердце. Я стараюсь сохранять спокойствие, пытаюсь не раздражать его. Мой голос подобен стальному тросу, натянутому до предела.
— Не делай ей больно, — рычу я.
Дюпон снова издает этот раздраженный смешок, на этот раз громче.
— Она настоящая красавица, — говорит он. — Даже красивее, чем на фотографиях. Это меня удивило.
Я сжимаю телефон так сильно, что боюсь, что он разобьется у меня в руке. Генри смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Он не может слышать другую сторону разговора, но выражения моего лица достаточно, чтобы напугать его.
— Чего ты хочешь? — требую я.
— Это интересный вопрос, — говорит Дюпон. Я не вижу его, но он звучит задумчиво, как будто откинулся на спинку стула, курит сигару или просто смотрит в потолок. — То, чего я на самом деле хочу, достать нереально. В конце концов, ты не можешь воскресить кого-то из мертвых. Так что я должен рассмотреть другие варианты. Другие вещи, которые могли бы заставить меня чувствовать себя немного лучше…
— Симона не имеет к этому никакого отношения! — огрызаюсь я.
Дюпон не реагирует на мой гнев. Он остается совершенно спокойным.
— Не думаю, что это правда, Данте. Знаешь, когда я пришел сюда, у меня была простая и конкретная цель. Месть. Я планировал сделать это чисто. Каллум Гриффин, Миколаш Вилк и Марсель Янковски. Коля Кристофф, конечно, тоже заслуживал смерти, но Фергус Гриффин уже позаботился об этом. Поэтому я намеревался пройти по списку и покончить с этим. Но ты встал у меня на пути.
— Я даже не знал, кого ты пытался убить на митинге, — говорю я ему.
— Вот что так интересно в судьбе, не так ли, Данте? — шипит Дюпон. — Я все знал о тебе в Ираке, еще до того, как оказался в подразделении с твоим наводчиком. Ты был героем для тех парней. Для меня тоже, когда я впервые попал туда. Я хотел встретиться с тобой. Пару раз мне это почти удалось. Однажды ночью мы оба были на базе Аль-Таджи, достаточно близко, что я мог видеть твою спину, пока ты сидел перед огнем. Но что-то всегда мешало нам встретиться. И через некоторое время я начал думать, что так будет лучше. Потому что я хотел побить твой рекорд. Я подумал, что было бы намного веселее, если бы при нашей первой встрече, лицом к лицу, я мог бы сказать тебе об этом. Потом ты уехал домой, и я подумал: «Отлично. Теперь я точно знаю, какое число мне нужно побить».
Мне мучительно слушать этот бред. Я не хочу слышать об этом нелепом военном соперничестве между нами, которое существовало только в его голове. Я хочу знать, где сейчас Симона. Мне нужно услышать ее голос, чтобы знать, что она в безопасности. Но я цепляюсь за каждую каплю терпения, на которую способен, чтобы не раздражать этого психопата еще сильнее.
— Затем они отправили меня домой, — говорит Дюпон с оттенком горечи в голосе. — И я так и не смог побить твой рекорд.
Я уже знаю, что его не «отправили домой». Его уволили за то, что он был сумасшедшим. Но я сомневаюсь, что он это признает, и мне определенно не нужно поднимать эту тему.
— Я думал, что это конец наших параллельных путей, — вздыхает он. — Пока не умер Джек.
— Ты же знаешь, что я его не убивал, — говорю я. Не потому, что мне не похуй, что об этом думает Дюпон, а потому, что я не хочу, чтобы он вымещал это на Симоне.
— Я точно знаю, что произошло! — плюется Дюпон. — Хотя мне потребовались месяцы, чтобы узнать настоящую историю. Вы все прикрывали свои задницы, скрывали свои имена от газет. Позволили всем писать о Джеке так, как будто он был гребаным преступником, как вы все. Но он НЕ БЫЛ!
— Он был телохранителем Каллума, — говорю я, не утверждая, что это сделало Джека частью ирландской мафии, а не только наемным работником. — Они были друзьями.
— Друзьями, — усмехается Дюпон. — Ты возишь своих друзей повсюду, как прислуга? Открываешь для них двери? Эти ирландские ублюдки обращались с ним как с собакой, когда у нашей семьи в десять раз больше родословной, чем у них.
Нет смысла с ним спорить. Я знаю, что Кэл заботился о Джеке. Он был опустошен и чувствовал себя виноватым в течение нескольких месяцев после смерти Джека. Ему потребовалось много времени, чтобы простить Мико, даже после того, как Миколаш женился на сестре Кэла. Каллум, наверное, никогда бы его не простил, если бы Николай не спас Нессе жизнь.
Но ни одна из этих вещей не заставит Дюпона меньше злиться на наши семьи. Мы вышли из этой битвы с целыми и невредимыми семьями. А Кристиан нет.
— Чего ты хочешь? — повторяю я, пытаясь вернуть его в нужное русло. Мне насрать на его обиду. Меня волнует только Симона.
— Это не то, чего я хочу, — говорит Дюпон более спокойным тоном. — Это то, что предопределила судьба. Снова свела нас вместе, Данте. Она заставляет нас противостоять друг другу, точно так же, как это было в Ираке.
Следовать размышлениям сумасшедшего утомительно. Я никогда не знал Дюпона в Ираке. Но он думает, что у нас было какое-то соперничество. Как и предполагал Неро, похоже, что он хочет разжечь его здесь и сейчас. Он хочет выяснения отношений, в котором ему было отказано.
— Это то, чего ты хочешь? — говорю я. — Соревнование?
— Кажется, это самый справедливый способ разрешить наш конфликт, — мечтательно говорит Дюпон. — Завтра утром, в 7:00, я выпущу красавицу Симону на волю. Я буду охотиться на нее, как на оленя. И всажу пулю ей в сердце. Я сказал тебе время и пришлю тебе смс с указанием места. У тебя будет шанс попытаться остановить меня. Посмотрим, чья пуля первой найдет свою цель.