Я не знаю, как долго я стою там за японским кленом, наблюдая за ней. Может быть, десять минут или час.
Я бы остался на двадцать лет ради зрелища, которое последует за этим. Когда Симона, наконец, устает и плывет к лестнице, я чувствую, как у меня перехватывает дыхание. Она вылезает из бассейна, вода стекает по ее телу.
С тем же успехом она могла бы быть сейчас голой. Я вижу каждый дюйм этих нереальных изгибов. Я даже вижу углубление ее пупка и маленькую щель между половыми губами.
Я хочу ее, как волк хочет лань. Я хочу поглотить ее всю до последнего кусочка. У меня буквально слюнки текут. Мой член пульсировал так долго, что почти онемел.
Симона хватает свое полотенце и начинает вытираться. Когда она проводит полотенцем взад и вперед по спине, это движение сотрясает ее грудь, заставляя ее покачиваться и подпрыгивать.
Маленькие капельки сверкают на ее коже и в волосах. Я хочу быть одной из этих капель, скользящих по ее телу. Я хочу слизать с нее воду. Я хочу пососать ее соски через этот купальник.
Думаю, что ее вид действительно свел меня с ума.
Потому что, когда она возвращается в дом, я смотрю на верхний этаж дикими глазами, ожидая, когда включится свет. И действительно, через некоторое время, необходимое человеку, чтобы подняться по лестнице и пересечь коридор, я вижу вспышку света в северо-западном углу дома.
Я должен подождать, пока не стемнеет.
Я вообще не должен этого делать.
Но ничто, кроме ядерного взрыва, не могло бы меня сейчас остановить.
Следя за камерами слежения, я бегу на террасу с той стороны дома и забираюсь на перила. Спрыгнув оттуда, я могу просто ухватиться за балкон на следующем этаже и подтянуться вверх.
Это балкон в стиле Джульетты, крошечный и соединенный только с единственной комнатой по другую сторону двойных стеклянных дверей. Мне требуется меньше минуты, чтобы взломать замок.
Проскальзывая в комнату, я вижу, что Симона еще не сняла свой купальник. Ее отвлекла маленькая серая кошка, бродящая по ковру. Она присела на корточки, чтобы почесать ее за ушами.
Когда она снова выпрямляется, я обнимаю ее за талию, а другой рукой закрываю ей рот.
Она визжит в мою ладонь, но звук приглушен. Маленькая кошка убегает в шкаф, чтобы спрятаться.
Я чувствую, как ее мокрый купальник пропитывает мою рубашку. Ее сердце бешено колотится у моего предплечья.
— Это я, — рычу я ей в ухо. — Не кричи.
Я осторожно отпускаю ее. Она поворачивается в моих руках, глядя на меня широко открытыми глазами.
— Что ты здесь делаешь? — шепчет она. — Если кто-нибудь услышит тебя…
— Они меня не услышат. Если ты сможешь вести себя тихо.
— Ты с ума сошел? Как ты меня нашел?
— Ты сама сказала мне, где живешь.
— Но зачем ты пришел?
— Я должен был увидеть тебя снова.
Мы все еще тесно прижаты друг к другу, и теперь я чувствую ее сердце у себя на груди, дикое, как птица.
Если раньше я и считал ее лицо красивым, то это ничто по сравнению с тем, как оно выглядит с расстояния всего в несколько дюймов. Я чувствую запах хлорки на ее коже и тот сладкий аромат сандалового дерева, который я почувствовал, как только сел в ее машину.
Ее губы приоткрыты. Я хочу просунуть свой язык между ними.
Черт возьми, поэтому я и пришел, не так ли?
Я беру ее лицо в ладони и целую ее так, как должен был сделать в машине. Я целую ее, как пленницу, как что-то, что я украл. Я просовываю свой язык ей в рот и пробую ее сладость на вкус. Кусаю ее губы и сильно посасываю их, пока они не опухают и не начинают пульсировать.
На мгновение она застывает в моих руках, потрясенная и, вероятно, напуганная. Но затем она тает, как шоколад, погружаясь в меня, позволяя своим рукам обнять меня сзади за шею. Ее пальцы запутались в моих волосах.
Я поднимаю ее и бросаю на кровать. Кровать детская и женственная — с бледно-розовым балдахином и подушками с оборками. Я отодвигаю все это в сторону, чтобы освободить место для ее стройного тела и моего массивного. Пружины скрипят под моим весом, когда я взбираюсь на нее сверху.
— Подожди! — задыхается Симона. — На этот раз назови мне свое имя.
— Данте, — говорю я.
— Это твое настоящее имя?
— Да.
— Ты не лжешь?
Я смотрю в ее глаза, темно-янтарные в этом свете.
— Я никогда не буду лгать тебе, — говорю я ей.
Я целую ее крепче, чем когда-либо, прижимаясь к ней своим телом. Я полностью одет, а она почти голая.
Я обхватываю ртом ее грудь, посасывая сосок через материал купальника, точно так, как я себе представлял. Я чувствую вкус воды бассейна и ощущаю твердость ее соска на своем языке.
Затем опускаю перед купальника, обнажая эту тяжелую, каплевидную грудь. Я обхватываю своим теплым ртом ее маленький холодный сосок. Она кричит так громко, что я снова зажимаю ей рот рукой. Я сильно посасываю ее грудь, слегка щелкаю языком по соску, затем снова сильно посасываю.
Симона извивается подо мной. Я хватаю ее запястья, прижимая их к ее голове. Я перехожу к другой груди, снова жадно посасывая. Она визжит в мою ладонь. Я уверен, что щетина на моем лице царапает нежную кожу ее груди.
Удерживая одной рукой ее запястья над головой, я наклоняюсь и засовываю пальцы под резинку ее купальника. Я оттягиваю материал в сторону, обнажая ее сладкую маленькую киску.
Симона напрягается и лежит очень тихо. Я провожу средним пальцем вверх и вниз по расщелине ее половых губ, ощущая бархатную кожу и мягкий пучок волос. Судя по тому, как замедляется ее дыхание, и учащается сердцебиение, я не думаю, что кто-либо когда-либо прикасался к ней здесь раньше. Ее ноги дрожат, когда я раздвигаю ее половые губы.
Я смачиваю свои пальцы ее влагой и провожу ими взад-вперед по бугорку ее клитора. Симона издает протяжный стон. Ее колени прижимаются друг к другу. Я раздвигаю их бедром, раскрывая их так, чтобы у меня был полный доступ к каждому месту, к которому я хочу прикоснуться.
Ее киска похожа на крошечный идеальный цветок. Губы — это лепестки, а ее влажность — нектар внутри. Я провожу пальцами по ее складкам и провожу кругами вокруг ее клитора подушечкой большого пальца. Ее дыхание становится все быстрее и быстрее. Она выгибает спину, пытаясь прижаться к моей руке, но я прижимаю ее к матрасу.
Ее глаза закрыты, губы приоткрыты.
Медленно, очень медленно я ввожу в нее указательный палец.
Она прикусывает губу, как будто даже этот палец трудно принять. Она определенно девственница. Я бы вообще не смог засунуть палец внутрь, если бы она не была такой мокрой.
Я вынимаю указательный палец и вставляю вместо него средний, который немного толще. Она снова задыхается. Я чувствую, как ее киска сжимается вокруг моего пальца. Я чувствую сопротивление тех частей ее тела, которые никогда раньше не были нарушены.