– Вот, я пометил ради хохмы, что он наплел. Дескать, нарыли они, пока искали их по всей Германии, что она привечает откровенных чернокнижников, на чьей совести уйма христианских невинных душ, включая сто тридцать детей из одного только города Гамельна. Разумеется, доказательств никаких. Лишь сомнительное свидетельство, что один из ее слуг похож на колдуна-флейтиста, обидевшегося за то, что магистрат города не уплатил оговоренную заранее сумму за очистку города от крыс и в отместку…
– Погоди, погоди, – перебил Сангре, задумчиво потирая лоб. – Помнится, в своем радужном беспортошном детстве мне уже доводилось читать нечто подобное. Слушай, а это случайно не легенда о Гамельнском крысолове?
– В точку, – подтвердил Улан. – Одна из сказок братьев Гримм. Правда, фра Луис уверяет, что это на самом деле произошло. У меня даже записано, когда: 26 июня 1284 года.
– А еще что?
– Если ты о крысолове, то ничего, – пожал плечами Улан. – А зачем? Да и некогда мне было про всякую ерунду слушать.
– Понятно, – кивнул Петр. – В принципе правильно – ты же не один из братьев Гримм. Мне они тоже не попадались в руки, зато балладу Браунинга, посвященную этому крысолову, я в детстве раз двадцать перечитал – очень уж необычно она звучала по сравнению с обычными русскими сказками. Мне и посейчас отдельные куски хорошо помнятся. Кстати, если Эспиноса уверяет, что загадочное происшествие действительно случилось, то в этом ему верить можно – всего-то тридцать четыре года прошло. Да и точная дата на раздумья наводит… Так, так… Про слугу, говоришь, инквизитор ляпнул? – и Петр с усмешкой процитировал:
– он чуть призадумался и подвел итог. – Мануэль под это описание никаким боком, а вот второй…
– Ты в своем уме?!
– А что? – пожал плечами Сангре. – Насчет роста не скажу, он лежал на полу, но точно не низок. И касаемо тонкости вполне, вполне. Тощ аки глиста. Прямо тебе ходячая реклама летнего отдыха в Освенциме времен дядьки Шикльгрубера. Светловолос… Скорее сед, но ведь и времени сколько прошло. Насчет взгляда, как сталь, тоже затрудняюсь, глаза закрыты были, но смуглый. Бородка, правда, имеется, но за три с половиной десятка лет можно такую отрастить – Карабас-Барабас обзавидуется.
– Это легенда, обалдуй! Да и стихи твои, не думаю, что в тринадцатом веке написаны, а, скорее всего, спустя пару веков, если не больше. Кроме того, ее слуге от силы пятьдесят, пускай пятьдесят пять лет. Или ты хочешь сказать, будто он – гений, в восемнадцать-двадцать лет ухитрился изобрести дудку и помчался ставить эксперименты над детьми из Гамельна? Да и вообще увести с помощью простой мелодии, наигрываемой на дудочке, уйму детей – это… просто несерьезно.
– Ну да, ну да. Но слуга действительно сжимал в руке некую штукенцию, – напомнил Петр. – И помнится, она по форме и впрямь похожа на дудку, только выглядит необычно. Я, во всяком случае, кривых дудок раньше никогда не встречал. И судя по следам крови, он полз именно к ней, из последних сил зажал ее в руке, а спрятать как следует не смог, потеряв сознание.
– Так ты считаешь… – начал закипать Улан, но Сангре его перебил:
– Да не заводись ты ради бога. Просто сказал, что, судя по его поведению, загадочная дудка была ему весьма дорога, вот и все, а ты опять раздухарился. Лучше послушай меня, но вначале собери в кучу остатки своих гениальных мозгов, вконец расплывшихся от любовного жара. Смотри, что получается. Для начала непреложный факт: получение части золота у Овадьи. Кому он его выдал? Понятно, что человеку, приехавшему к нему в Гамбург. Но установлено, что из списка подозреваемых кроме Изабеллы с кузеном никто не выезжал за пределы Арагона.
– Да что ты из нее Мату Хари делаешь?! – возмутился Улан. – Запросто может оказаться, что человек, действительно получивший от Эксемена заемное письмо, вообще не фигурирует у инквизиторов в списке подозреваемых, а потому неизвестно, куда он выезжал и когда.
– Допускаю, – согласился Петр. – Но тогда поговорим подробнее о загадочном поведении нашей сладкой парочки, особливо женской ее половины. Меня, кстати, еще в Бизене, во время рассказа Бони, насторожила некая несуразность в поведении его сестрички, но я ей не придал значения, а потом оно вообще выскочило из головы. Но здесь в Берестье ты сам об этом заикнулся, причем до того, как ее увидел, то есть когда еще был умным. Итак, предположим, Изабелла очертя голову ломанулась из Арагона со своим двоюродным братцем исключительно за-ради его спасения, хотя парня к тому времени давным-давно реабилитировали.